Ключи Царства

Фрэнсис не говорил ни слова, онемев от неожиданности. Ему казалось, что вокруг него рушатся стены. Просьба была так неожиданна, так грандиозна, что у него занялся дух. Покинуть дом, друзей, отправиться в какую-то громадную неведомую страну… Сейчас он не в состоянии был обдумать предложение епископа.. Но постепенно, каким-то таинственным образом необычайное одушевление охватило все его существо. И он прерывающимся голосом ответил:

— Да, я поеду.

Рыжий Мак наклонился и взял руку Фрэнсиса в свою. Глаза его увлажнились и смотрели с острой пристальностью.

— Я так и думал, мой мальчик. И я знаю, что ты сделаешь мне честь… Но предупреждаю тебя… там тебе не придется ловить семгу.

IV. Китай

1

В начале 1902 года накренившаяся джонка медленно поднималась по бесконечно длинной желтой реке Хуанхэ в провинции Чжэкоу на расстоянии не менее тысячи миль вглубь страны от Тяньцзиня. Ее несколько необычным носовым украшением был католический священник среднего роста в домашних туфлях и тропическом шлеме, уже успевшем потерять первоначальный вид. Фрэнсис уселся верхом на невысоком бушприте, примостив свой молитвенник на одно колено. Он решил ненадолго прервать свое громкое сражение с китайским языком, в котором (как казалось его изнемогающей глотке) для каждого слога существует столько же звучаний, сколько звуков в хроматической гамме. Навстречу Фрэнсису медленно плыл пейзаж в желто-коричневых тонах, и взгляд невольно отдыхал на нем. Десять суток в трехфутовой каморке между палубами, служившей ему каютой, порядком утомили его, и он прошел на нос корабля в надежде подышать свежим воздухом Фрэнсис с трудом пробился через плотно утрамбованную толщу своих спутников-земледельцев, ремесленников из Сэньсяна, бандитов и рыбаков, солдат и купцов, возвращающихся в Байтань. Люди сидели на корточках впритык друг к другу, курили, болтали и занимались стряпней среди клеток с утками, свиными хлевушками и сеткой, под которой содержалась одинокая и весьма беспокойного нрава коза.

Хотя Фрэнсис и дал себе обет не быть брезгливым, однако звуки, зрелища и запахи на протяжении этой последней, но нескончаемой стадии его путешествия совершенно извели его. Он благодарил Бога и святого Андрея, что сегодня вечером, если не произойдет еще какой-нибудь задержки, они, наконец, прибудут в Байтань.

Фрэнсис до сих пор не мог поверить, что является частицей этого нового, фантастического, такого далекого и чуждого ему мира, что он так невероятно разъединен со всем, что он знал или надеялся узнать. У него возникло ощущение, будто его жизнь как- то внезапно и нелепо изогнулась, утратив свою естественную форму. Фрэнсис подавил вздох, живут же другие нормально и гладко, а он какой-то чудак-неудачник, ничтожество, все у него шиворот-навыворот.

Фрэнсис вспомнил, как тяжело было прощаться со своими. Нэд умер три месяца назад, получив милосердное избавление от жизни, которая стала под конец нелепой и жалкой. Но Полли… он надеялся… он молился о том, чтобы ему было дано в будущем увидеться с нею. Немного утешало, что Джуди устроилась в городской совет стенографисткой — это обеспечивало ее материально и давало ей шансы на продвижение.

Чтобы вновь обрести твердость, Фрэнсис достал из внутреннего кармана письмо, относящееся к его назначению. Оно было от отца Мили, который был освобожден ныне от своих обязанностей в приходе святого Доминика и посвятил себя полностью деятельности в Обществе иностранных миссий. На письме стоял адрес Ливерпульского университета, где последний год Фрэнсис упорно долбил китайский язык. Вот что писал Ансельм: