Я не мог удержаться от улыбки.
— Меня это нисколько не удивляет. Первое, чему нам приходится учиться, — это быть осмеянными. Лучший человек, какого я когда-либо знал, проповедовал на улицах. Весь город собирался, чтобы посмеяться над ним. Они звали его в насмешку «святой Дэниел». Видите ли, в наши дни мало кто сомневается, что каждый, кто верит в Бога, или лицемер, или дурак.
Она медленно тянула шоколад, глядя на меня поверх чашки.
— А вы не дурак. Скажите, я вам нравлюсь?
— По-моему, вы очаровательны и добры.
— Я по натуре добрая. У меня была грустная жизнь. Мой отец был знатным кастильцем. Мадридское правительство отобрало у него все его владения. Муж мой командовал большим военным кораблем. Он погиб в море. Я сама — актриса, живу пока здесь в глуши в ожидании того, что мне вернут поместье моего отца. Вы, конечно, понимаете, что я вру?
— Да, отлично понимаю.
Она не приняла это за шутку, как я надеялся, и слегка покраснела.
— Вы слишком умны. Но я тоже знаю, почему вы здесь, мой беглый попик, все вы одинаковы, — она преодолела приступ досады и стала надо мной подсмеиваться. — Вы бросили мать-церковь ради матери Евы.
Я был озадачен. Потом до меня дошел смысл ее слов. Это было так нелепо, что мне хотелось рассмеяться, но это было и противно, и я подумал, что мне надо уходить отсюда. Прикончив свой хлеб и шоколад, я встал и взял шляпу.
— Я вам страшно благодарен за ужин, он был просто великолепен.
Выражение ее лица изменилось — из злого оно стало удивленным.
— Ага, так вы, значит, лицемер.
Она надулась и прикусила губу. Когда я уже был у двери, она вдруг сказала:
— Не уходите!
Я молчал. Тогда она сказала вызывающе:
— Нечего на меня так смотреть! Я могу поступать, как мне заблагорассудится. Мне это доставляет удовольствие. Посмотрели бы вы на меня в субботние вечера в Барселоне! Я так веселилась, что вам и не снилось! Ступайте наверх и ложитесь спать.
Опять наступило молчание. Она, казалось, стала более рассудительной. Я слышал, что на улице все еще шел дождь. Поколебавшись, я направился к узкой лестнице. Нога моя распухла и очень болела. Должно быть, я сильно хромал, потому что она внезапно холодно спросила:
— Что случилось с вашей драгоценной ногой?
— Ничего, просто натер ее.
Она изучающе посмотрела на меня своим странным непроницаемым взглядом.
— Я промою ее.