Ключи от Стамбула

— Но они спаяны подпольной круговой порукой, скованной из золота, банковских счетов и капиталов, нажитых тайным злодейством и явными аферами.

— Есть такие люди, есть. Их больше, чем мы думаем, — сказал Макеев, отрываясь от еды. — Себялюбцы до мозга костей.

— Вечно со всеми ссорятся и пребывают в обиде, — поддержал его Антонин, неустанно проповедовавший смиренномудрие как истинную добродетель, немыслимую в стане гордецов. — При этом не просто желают, а требуют, чтобы их все любили.

— Да, да! не удивляйтесь, — вступил в разговор Игнатьев, считая реплику архимандрита очень важной. — Именно требуют, считая себя, если не средоточием всех благодетелей, то, по крайней мере, людьми справедливыми.

— Хотя их «справедливость» питается гневливостью и непрестанным осуждением кого бы то ни было, вплоть до самых близких родственников: братьев, сестёр, матерей. — Продолжил его мысль архимандрит. — Часто случается так, что они ссорятся даже со своими детьми, проявляя жуткий эгоизм и пугающую чёрствость сердца. Они и на церковь возводят поклёп. Вот, что страшно. — Он покачал головой. — Жаль таких людей, искренне жаль; они и сами мучаются и вокруг себя всех мучают.

— У китайцев есть пословица: «Сделай своё сердце маленьким», — сказал Николай Павлович, внимательно следя за разговором. — Эту же мысль мы находим у Христа, когда Он говорит ученикам: «Будьте как дети».

У о. Антонина грустно затуманились глаза.

— Как же это трудно, кто бы знал.

Леонтьев тотчас повернулся в его сторону — с вопросом.

— Почему так? Прозрения всегда от Бога, а ошибки всегда наши?

— В этом тайна синергии — нашего с Ним соработничества.

— Не согрешишь, не покаешься?

— Скорее всего, так, — сказал архимандрит. — Бог не хочет спасать нас без нас. И лучшим тому доказательством является то, что ни один священник не имеет право служить в пустой церкви, ибо литургия — дело общее.

— Батюшка, — обратился к нему молодой Аргиропуло, — благословите задать Вам вопрос.

— Бог благословит.

— Старые люди говорят: «Не сделав добра, не получишь зла». Выходит, что мы сами, делая добро, преумножаем зло. Я этого не понимаю. Объясните.

— А тут и объяснять особо нечего, — ответил о. Антонин. — Дьявол искажает всё, что можно. Не зря ведь сказано: «Где Бог, там он». Но дело в том, что добро всегда больше зла; в противном случае жизнь на земле давно бы прекратилась, если иметь в виду её разумное начало. И вообще, Господь наш Иисус Христос сказал Своим ученикам: «Радуйтесь и ничего не бойтесь».

— Даже смерти? — спросил Хитрово.

— Даже смерти, — ответил посольский священник.

— Мне кажется, чем больше люди говорят о ней, тем она страшней и непонятней, — проговорил Михаил Константинович Ону, скромно выглядывая из-за плеча полковника Франкини.

— Смерть не страшилище, а мерило полноты жизни. Следует не забывать, что жизнь протяжённее смерти. В этой мысли исток нашей веры.

— Во что? — едва ли не всем корпусом развернулся к нему Леонтьев и его миндалевидные глаза с тяжёлыми верхними веками встретились с глазами священника.

— В Небесный Иерусалим, — кротко ответил тот и счёл нужным добавить. — В жизнь вечную.

— А вот ответьте, ваше преподобие, как мы пойдём на Страшный Суд? В каком виде мы предстанем перед Богом? В виде душ бесплотных или же такими, как мы есть? Со всеми, извините, потрохами?

— Мы грешили в теле, в теле должны и отвечать.

Настоятель посольской церкви, освящённой в честь Николая Чудотворца, уже успел вкратце передать Игнатьеву свой разговор с болгарским митрополитом Анфимом; и, когда тему греко-болгарских отношений вновь поднял Леонтьев, увещевающе промолвил, что в сложной теме греко-болгарских отношений даже самые трагические интонации должны быть приглушены сердечным евангельским словом: «Да любите друг друга».

— Болгары бы и рады, да греки больно любят серебро, — пробурчал Макеев, отправляя в рот кусочек торта.

Напольные часы в гостиной пробили пятый час и все взглянули на Игнатьева.

— Расходимся, Николай Павлович?

— Пора, — ответил он и первым встал из-за стола.

Глава XXI

Как сами собой скатываются с ледяной горки детские санки, так незаметно прошли годы. В семье Никола Павловича было уже шестеро детей. Первым после умершего Павлика родился Леонид, затем — одна за другой родились дочери Маша и Катя, погодки, а после них опять рождались сыновья: Павел, Николай и Алексей.