Ключи от Стамбула

Игнатьев, разумеется, отверг эту затею. По письмам, полученным из Константинополя, ему было известно, что турки сами удивлялись собственным успехам, но не верили в конечный свой успех. Турки дрались до изнеможения лишь потому, что вопрос о существовании империи был поставлен на карту. В общем, не враг силён, а мы слабы.

Вечером тридцать первого августа Александр II объяснился с главнокомандующим, Милютиным и Непокойчицким, предложив им отказаться от Плевны.

— Да, надо отойти в Румынию, — согласился с ним Николай Николаевич, стараясь не перечить брату и зная его умонастроение. Всю жизнь Александр II шёл на поводу у чужих желаний. Сначала он подчинялся воле отца, затем брата Константина.

Милютин был иного мнения.

— Отходить нельзя. Ни в коем случае. Иначе всё коту под хвост! И десятки тысяч русских жизней, и вся эта Дунайская кампания. Надо просто приступить к осаде. Правильной и неотступной.

Между главнокомандующим и военным министром давно «чёрная кошка пробежала», и великий князь не скрывал своего неприязненного отношения к Милютину. Всё началось с того, что Николай Николаевич стал упрекать Дмитрия Алексеевича в отсутствии помощи, когда просил подкрепления. Ещё осенью прошлого года в Ливадии его высочество заявил, что четырёх корпусов для завоевания Турции мало, но не настаивал особо. Затем он ещё не единожды просил усилить Действующую армию, и всякий раз Милютин отвечал отказом. Только после неудачи «второй Плевны», когда сам государь признал необходимым укрепить армию новыми войсками, военный министр не стал возражать, но после разговора с Игнатьевым, указавшим на явные ошибки в проведении кампании, обрушился на главнокомандующего с разгромной критикой военных действий, считая организацию полевого управления и взаимодействие воюющих частей крайне плохими.

Из-за возникших разногласий военный совет перенесли на первое сентября и провели его на «государевом» холме. Погода выдалась великолепная. Ярко светило солнце, небо было синим и бездонным, а от быстро просыхающей земли шёл пар.

На совете присутствовали военный министр Милютин, Карл Румынский, начальник его штаба Зотов и Левицкий. Александр II, одетый в синюю походную «венгерку», вновь повёл речь о том, чтоб бросить Плевну, дать отдохнуть войскам и подождать гвардию. Первым выслушали главнокомандующего. Великий князь настаивал на отступлении. Было видно, что ни о чём другом он и думать уже не хотел. Николай Николаевич боялся контрнаступления турок и не хотел рисковать жизнью брата. Павел Дмитриевич Зотов всецело поддержал его, но Левицкий, знавший точку зрения Милютина, активно запротестовал.

— Идти на попятную, значит, преувеличивать значение нашей третьей неудачи. У турок положение незавидное, в противном случае они бы перешли в контрнаступление. Поэтому, — сказал он, сцепив пальцы и выдавая своё сильное волнение, — нам лучше выждать, чем отойти. Иначе придётся ещё раз брать это место с бою.

— Ну что ж, вполне логично, — взял его сторону царь. — Будем укрепляться на позициях.

Вместе с тем, Александр II объявил, что непосредственное начальство над всеми войсками под Плевной возлагается на генерал-адъютанта Тотлебена, который вызван для этого из Петербурга.

Николай Николаевич даже вспылил.

— Как видно, я не способен быть воеводой, ну и смени меня!

— А ты что будешь делать? — грустно спросил государь.

— Займусь конезаводством! — с лёгким вызовом сказал великий князь.

К сожалению, Александр II, большей частью милостивый к людям, требующим суровой кары, не принял это предложение. Сохранил status guo.

На пути из Раденицы в Горный Студень Игнатьев ехал рядом с императором — конь о конь, и Александр II разговорился.

— Королеву Англии Викторию крестил мой дед император Александр I, а сам я познакомился с ней, когда впервые прибыл в Лондон. Ей было двадцать лет. Мне тоже.

— Прекрасный возраст, — с напускным легкомыслием сказал Николай Павлович, вспомнив себя двадцатилетним и ту гору учебников, которые он проштудировал, будучи курсантом Академии Генерального штаба.

-Замечательный! — живо согласился с ним Александр II и с явным удовольствием продолжил свой рассказ. — 27 мая 1838 года я танцевал с ней в Виндзоре на балу, кружил её в чудесном вихре вальса. — Голос его пресекся, и он невольно встряхнул головой, как бы отгоняя от себя грустные мысли. — Подумать только, сорок лет прошло с тех пор, как мы с ней объяснились, признались во взаимном чувстве.

— Влюбились? — придержал коня Игнатьев.

— Влюбился! — энергично подтвердил государь и глаза его заметно поюнели. — Какая это была страсть! Нас просто бросило друг к другу. Я написал отцу письмо, решил быть просто мужем королевы, отказаться от российского престола, но отец велел ехать в Дармшадт, жениться на Марии, — грустно вздохнул Александр II, припомнивший своё былое сумасбродство и, кажется, ошеломлённый той грандиознейшей ошибкой, которую он чуть не совершил. — Отец мне так и отписал: «Назад в Дармштадт, юный глупец! России нужен Наследник Престола, а не жалкий муж английской королевы».