Ключи от Стамбула

Атака Плевно была назначена на воскресенье двадцать восьмое августа, но из-за прошедшего сильного ливня день штурма перенесли на тридцатое августа. Колеи превратились в канавы, доверху налитые водой.

— Завтра драться, — обходя передовые роты, предупредил солдат Михаил Дмитриевич Скобелев. — Сам император будет наблюдать за боем.

— Драться, так драться, — сипло отвечали пехотинцы, укладываясь спать на мокрый хворост. — Ружья есть, патронов хватит.

Офицеры проверяли караулы, дозорные всю ночь стрелялись с неприятелем, а казаки в обвисших мокрых чекменях усиленно вострили шашки.

Перед решающим днём Левицкий делал рекогносцировку, держась подальше от турецких батарей.

— Я нашёл место для трёхсот орудий, которые разгромят Плевну, — весьма самонадеянно доложил он великому князю.

«Самохвальство всегда прибегает ко лжи», — спрятал усмешку Игнатьев, находившийся рядом с Николаем Николаевичем, и тут же заметил Левицкому, что искренне надеется на то, что уж на этот-то раз штабные умы воздержатся от бесполезных и кровопролитных штурмов.

Казимир Васильевич обиделся.

— Вы вечно недовольны тем, что предлагаю я.

Глядя на него, Игнатьев понимал, что вряд ли в жизни этого «канцеляриста», теоретика военного искусства, начисто лишённого тактической и полководческой смётки, был период молодечества, ничем не омрачённой удали, желания поймать жар-птицу счастья. Николая Павловича так и подмывало сказать генералу Левицкому: «Вам бы в солдатиков играть, а не полками двигать». Он и великому князю выражал своё неудовольствие его решимостью брать Плевно без предварительных минных работ и подкопов.

— Чтобы выбить османов из Плевно, понадобится неизъяснимое количество снарядов, патронов и мин. А более того, пехоты, — говорил Игнатьев, которому хотелось сказать резче: «Брать Плевно в лоб это нахальство! Я допускаю, что можно не уважать противника, но себя-то уважать необходимо!».

Вряд ли Николай Николаевич его понял, а если что-то и царапнуло его сознание, то это «что-то» вызвало в нём чувство неприятия. Вместо того, чтобы смотреть на Плевно, как на крепость, проверять систему обороны турок постепенным выдвиганием батарей и рытьём траншей (скорой сапы), главнокомандующий решил поднести Плевно своему царственному брату тридцатого августа — в день тезоименитства — в виде необычного презента.

Штурм был назначен в три часа пополудни.

Одновременно должны были атаковать: Скобелев 2-й семь редутов, отделяющих его от гребня, с которого он мог бы командовать турецким лагерем и Плевной; 4-й корпус — редут, находящийся против «государева холма», и турецкую позицию, довольно сильно укреплённую и охраняющую подступы к Плевне с этой стороны. 1-я бригада 5-й дивизии, в состав которой входили многострадальные полки Архангелогородский и Вологодский, нацелилась на большой редут со стороны Гривицы, о который в своё время разбились усилия генерала Криденера. Румыны двумя колоннами собирались атаковать Гривицкий редут с северной и северо-западной сторон.

Укрепив лобовые редуты, Осман-паша тем самым показал, что не боится за свои фланги и, откровенно говоря, рассчитывает на то, что очередная наша атака ничем существенным не будет отличаться от второй и первой. Он как бы наперёд отказывал русским в полководческой хитрости, не испытывая никакого страха.

Игнатьев прибыл с государем на позицию в одиннадцать часов, когда пушечная и ружейная стрельба уже кипела по всей линии. Диспозиция не была выполнена в точности, потому что турки с самого утра пытались сбить Скобелева с тех высот, которыми он овладел накануне. Осман-паша сосредоточил самый ожесточённый огонь на нашем левом фланге, что, в сущности, было понятно: войска Михаила Дмитриевича приближались к самому чувствительному месту, к пути отхода плевненского гарнизона. Его отец, Дмитрий Иванович или, как его именовали в армии, Скобелев 1-й, выбрал удобное место на передовом взлобке «государева холма» и пытался разглядеть в бинокль белую лошадь сына, но день был пасмурным, неласково-холодным. С утра моросил дождь. Стоял такой густой туман, что в нескольких шагах ничего не было видно. Завязался жаркий бой, и только по дымкам ружейных выстрелов можно было судить, кто наступает, а кто обороняется. Бой этот увлёк бригаду 4-го корпуса, которая тоже не дождалась условленного часа. Огненный ветер сражения мигом подпалил все укрепления турок, словно скирды посохлой соломы.