Перед обедом пришло утешительное известие, что две яростные контратаки Османа-паши отбиты Зотовым, успевшим возвратиться. В вылазке из Плевно участвовало до двадцати пяти тысяч турок, которые начали с того, что сбили конницей наши аванпосты, а потом, развернувшись, атаковали левый фланг Зотова. Стучали и стучали ружейные выстрелы, словно собака чакала зубами — грызла кость. Пули тихо протыкали человеческое тело, хищно впивались в него, пили кровь. Тенькали по-птичьи звонко, пролетая мимо.
— Казаки! — сырым тяжёлым басом обратился горбоносый есаул к своим рубакам ставропольцам, — не посрамим честь и доблесть наших дедов и отцов, дававшим туркам прикурить во славу рода!
— Не посрамим! — повисла сотня на клинках, обнажив сабли.
Передовые укрепления русского войска и овраг несколько раз переходили из рук в руки. Турки захватили у нас пушку, которую и увезли! С нашей стороны им противостояли три пехотных полка 4-корпуса и два батальона Шуйского полка — того же 4-го корпуса, бывшие во втором плевненском деле. Сверх того один уланский (Харьковский) и один гусарский полк. Зотов грамотно руководил сражением, но как он ухитрился поставить девять тысяч против двадцати пяти тысяч, непонятно. Турки могли задавить их превосходством сил, на что Осман-паша, конечно, и рассчитывал, собрав такое огромное войско. Николай Павлович считал, что следовало заманить турок подальше от Плевны и отхватить их от лагеря или же на плечах отступающих ворваться в крепость. Поэтому он и заметил Милютину и Адлербергу, что в продолжение войны мы только и делаем, что с меньшим числом войск боремся с превосходящими силами турок, тогда как прежде искусством считалось умение сосредоточить на поле сражения как можно больше войск, дабы иметь постоянное превосходство над разрозненным неприятелем. Не одна рота, не один эскадрон полегли в этом бою, но и Осман-паша понёс огромные потери. Предприняв контратаку, он окончательно удостоверился, что угодил в капкан: Плевна для него теперь, что волку яма. Из Рущука также было произведено нападение. Турки бросили в прорыв восемь батальонов с конницей и артиллерией, но результата не добились. Это, как на ярмарке: кто с орехами, кто с дыркой в сапоге.
— Засупонили хомут Осману, — с усмешкой говорили казаки.
Ночью из своей норы высунулась тощая лисица, потянула носом воздух и прошмыгнула в кусты. Через полчаса она вернулась, волоча в зубах обрубок человеческой руки.
Двадцатого августа Игнатьеву довелось сопровождать государя в госпиталь, расположенный в версте от бивака, мог видеть и разговаривать с раненными под Шипкою — орловцами и брянцами. «Что за молодцы и что за славный и разумный народ наши солдатики, — со слёзной поволокой на глазах думал Николай Павлович, переходя от одного служивого к другому и вслушиваясь в их слова. — Все только об одном и думают, как бы поскорее выздороветь и вернуть в бой «супротив турки», к своему полку, к товарищам, с которыми успели подружиться». Солдаты тужили о смерти генерала Дерожинского, с удивительным великодушием отзывались о врагах и хвалили за храбрость болгар. Игнатьев спросил одного солдата Брянского полка, почему больше раненых и убитых в его полку, стоявшем дальше от турок, нежели в Орловском, отбивавшем штурмы и находившемся несравненно ближе к неприятелю?
— А вот я объясню вашему превосходительству, — отвечал бравый унтер-офицер с грязным бинтом на голове, оказавшийся хохлом, отчасти исправившим свой оригинальный выговор, но сохранившим неподдельный малороссийский юмор, — турка глуп, он стрелять не умеет, а значит, не целится. Положит ружьё на руку и садит, почём зря, куда ни попадя. Турка думает, что пуля виноватого сама найдёт. Англичанин снабдил его славным ружьём, он и бьёт из него больше и втрое скорее нашего. Ну и выходит, что ближнего-то минуют, а в заднего попадёт сдуру. Выпустит рой пуль, ну и напятнает наших без разбора, куда угодит. — Рассказчик тут же сослался на товарищей, и те подтвердили: — Всё так! — Многие прибавили к этому: — Турка боится «ура!» да штыка, и хотя лез молодцом, штурмовал, но больше из лесу, с деревьев палил. Бой-то у ево ружья далё-о-кой! А на чистом месте турке против нас не устоять. В коленках слаб».
Солдаты были очень довольны беседой. Прощаясь с ними, Николай Павлович сказал, что они имели дело с лучшими турецкими войсками, которые четыре года учились драться у черногорцев и герцеговинцев.
— Таких солдат у турок уже нет, — сообщил он и пояснил, что набирают теперь дрянь, с которою такие молодцы, как они, всегда и всюду справятся.