Ключи от Стамбула

– Конечно, – согласился с ним Игнатьев. – Тем паче, что поляки вновь засумутились. Я на днях отправил в Петербург со своим человеком секретные сведения, добытые от почтовых чиновников, тех же самых ляхов.

– Всё никак не успокоятся?

– Напротив. Снова затевают бучу.

– А в министерстве, я уверен, полагают, что мы здесь пятки на солнышке греем, – усмехнулся секретарь.

Николай Павлович согласно промолчал.

Вечером, в кругу своей семьи, когда Екатерина Леонидовна вновь заговорила о посольских чинах и отличиях, он сказал, странно волнуясь:

– Памятуя о том, что после предыдущей ленты должно пройти, как минимум, два с половиной года, меня произведут в генерал-лейтенанты тридцатого августа, в день тезоименитства Его Императорского Величества. То есть дадут то, о чём хлопотал граф Муравьёв-Амурский сразу же после Пекина. Но, – упреждающе замедлил свою речь, Николай Павлович, – не велика беда, если и на этот раз обойдут чином. Ты ведь знаешь, чем я дорожу на самом деле. Я дорожу семейным счастьем, своим служебным положением, Отечеством, которому служу. Всё остальное суета сует и суета всяческая. – Помолчав, он продолжил с усмешкой: – Барон Будберг дал о себе знать: повёл на меня атаку.

– Ты не говорил, – встревожилась Екатерина Леонидовна, принимавшая обычно близко к сердцу служебные неурядицы мужа. – Интересно, чем ты провинился перед ним?

– Он злится на меня за моё противодействие французам, – стал объяснять Игнатьев. – Ему хотелось бы приятно жить в Париже и встречать в Тюильри одни лишь улыбки. – Слегка нахмурившись и недовольно встряхнув головой, Николай Павлович продолжил:

– До чего же быстро, удивительно легко поддаёмся мы воздействию окружающей среды!

– Ты как-то говорил, что барон Будберг интригует против нашего министра, – блеснула своей памятью Екатерина Леонидовна.

– Будберг просто ненавидит Горчакова! – воскликнул Николай Павлович. – На моем горбу хотел бы въехать в рай.

– Только не связывайся с ним, – предупредила жена. – Пусть его злится, коли злоба душит.

– Не бойся, Катенька, я никому не дамся в перепалку. Да у меня и времени на это нет, – сказал Игнатьев.

Глава VI

Четвёртого сентября, в хмурый дождливый день (с неба лило вторые сутки), от князя Горчакова пришла телеграмма, в которой светлейший известил Игнатьева о его производстве в генерал-лейтенанты. Весть о том, что Николаю Павловичу присвоено не просто очередное, а высочайшее воинское звание, вызвало бурный восторг у его сослуживцев. Его принялись качать и поздравлять, и намекать на угощение с вином.

При получении известия одна мысль родилась одновременно у него и у жены, одна и та же фраза вырвалась:

– Отец теперь будет доволен!

А сам Игнатьев был доволен ещё и тем, что в одном с ним приказе значилось имя его брата Алексея, произведённого в обер-офицерский чин и награждённого орденом св. Анны, которого в своё время был удостоен и он сам. Успехам младших братьев он всегда радовался больше, чем своим. Алексей уже командовал гусарским эскадроном, а Павел учился в Пажеском корпусе.

К обедне Николай Павлович отправился в «большом параде», как привыкли говорить в Константинополе. Затем у него был «вход» с принятием поздравлений от архимандрита Леонида, церковного клира и сотрудников посольства, затем обед на пятьдесят персон.

Вечером устроили иллюминацию и фейерверк.

Игнатьеву припомнился Пекин. Тогда, после подписания Айгунского трактата, радости в его душе было намного больше. И объяснение этому факту у него имелось. Он прекрасно понимал, что единственным результатом его повышения будет возбуждение завистников, составленных большей частью из лежебок.

Когда церковный хор пел ему «Многая лета», он себя ощущал преждевременным старцем.

На всё Промысел Божий, нас охраняющий!

Живое доказательство милости Всевышнего Николай Павлович и Екатерина Леонидовна вскоре испытали на себе. Дело обстояло так: после долгих проливных дождей, когда в комнатах похолодало, в детской, во время купания Лёни, в первый раз затопили камин. Огонь потух в шесть часов вечера. Во втором часу ночи няньке показалось, что малыш зовёт её, проснувшись для кормления. Встав от глубокого сна, она заметила, что детская наполняется дымом и пахнет горелым. Она инстинктивно вылила воду из рукомойника в камин и увидела, что под накалён и что вода кипит. Она тотчас подхватила на руки ребёнка, разбудила Екатерину Леонидовну и отдала ей сына. Игнатьев кликнул Дмитрия, велел позвать истопника: ломать камин.

– Стену нарушим, – предупредил истопник, решительно нацеливая лом. – До потолка развалим, как пить дать.

– Шут с нею, со стеной! – скомандовал Николай Павлович. – Крушите!

Это их всех и спасло. Как только отбили два-три кирпича, сразу показалось пламя – горела балка межэтажной перемычки.

Её стали заливать водой и с трудом выламывать вторую, тлевшую в течение почти семи часов и так же готовую вспыхнуть.

В три часа опасность миновала.