Прямо перед ней раскинулись ровные монастырские огороды, монашки в черных платках пололи сорняки. Чуть поодаль, вверх по склону, были разбросаны бревенчатые избушки, над некоторыми из них курился дымок. Теперь бы только найти настоятельницу...
Ее встретили очень добродушно, сразу подсказали, как пройти к дому настоятельницы. Саму на-
стоятельницу, матушку Аглаю, она увидела лишь через час — вместе с тремя монашками та вернулась из леса с полными ягод корзинами. Яна чувствовала себя очень неловко, прося приютить ее, но все сложилось на удивление хорошо. Ее накормили, отвели место в одном из домиков, где уже жили две монашки. Такого ласкового и доброго к себе отношения Яна никогда еще не видела — разве что в детстве, когда была жива мама. Может быть, именно поэтому засыпала она со слезами на глазах — и ощущением того, что наконец-то она кому-то была нужна.
Нельзя сказать, что монашеская жизнь Яне однозначно понравилась. Приходилось очень рано вставать и много работать, сестры долгие часы проводили в молитвах, во время которых Яна чувствовала себя очень неловко. Нет, она молилась вместе со всеми, но именно поэтому чувствовала себя виноватой. Чувствовала себя обманщицей, притвор- , щицей — потому что не верила в то, что делала. Разве мало молилась она в детстве — тогда, когда умирала мама, когда ей было так трудно? Верила ведь тогда, очень верила. Чуда ждала — потому что не мог Он ее бросить, не заслужила она этого.
Бросил. Не помог. И как она может просить Его о помощи, когда Он так жесток и бездушен? Если нет от него помощи, когда она так нужна? Глупо все это. И сабля ей в этой жизни помогла куда больше Бога.
Тем не менее, она молилась и даже вскоре научилась чувствовать во всем этом какое-то утешение. Самой было странно, слезы на глазах выступали. И казалось иногда, что дотягивалась душа ее до чего-то доброго и чистого, вечного, необъятного. В такие минуты Яну охватывало ощущение искреннего счастья, она переставала чувствовать себя одинокой. Огорчало лишь то, что счастье оказывалось очень недолгим. Заканчивалась молитва,
сестры расходились — и снова наваливались тяжелые думы. Яна и сама уже не знала, чему верить. Вроде и есть Он, и нет Его. И никто не подскажет, как тебе поступить...
Можно было поделиться своими мыслями с настоятельницей, но Яна боялась. Боялась, что Аглая отговорит ее, убедит в том, что месть не принесет успокоения ее душе. Боялась, что согласится с этим и Инди избежит расплаты. Мысль о том, что Инди будет жить, что на его совести будут новые загубленные жизни, не давала Яне спать. Прошло больше трех недель ее новой жизни, и Яна поняла: больше так она не сможет...
Известие о том, что она уходит, настоятельница восприняла спокойно. Не пыталась уговаривать, не просила остаться. Но когда Яна уходила, долго стояла на дороге и печально смотрела ей вслед.
Проведенные в общине дни не прошли для Яны впустую: у нее было время подумать, что и как делать. Сейчас на ней была простая монашеская одежда, голову покрывал черный платок. Это было очень удобно, вряд ли кто узнает ее в этом наряде.
Уходя из общины, Яна позаимствовала большой крепкий нож. Может, и нехорошо красть у сестер, но уж очень не хотелось объяснять, зачем он ей нужен.