Ключи к декабрю

– Что такое протоплазма? Чем она лучше металла и стекла? Она огнеупорная? Очень прочная?

– Не знает сносу. Вечный материал, – соврал я.

– Я пишу стихи лучше, чем ты, – сказал ЭПИКАК, из осторожности возвращаясь к теме, точно зафиксированной в его магнитной памяти.

– Женщина не может любить машину, вот и все.

– А почему?

– Не судьба.

– Определение, пожалуйста, – сказал ЭПИКАК.

– Существительное, обозначающее заранее предначертанные и неизбежные события.

«15-15» появилось на бумажной ленте ЭПИКАКа –

«О-о!».

Доконал я его наконец. Он замолчал, но все его индикаторы так и переливались огнем – он бросил на борьбу с определением судьбы всю свою мощность до последнего ватта, рискуя пережечь свои блоки. Я слышал, как Пэт, пританцовывая, бежит по коридору. Слишком поздно просить совета у ЭПИКАКа. Слава Богу, что Пэт мне тогда помешала. Было бы чудовищно жестоко просить его придумывать слова, которыми я должен бы уговорить его любимую стать моей женой. Он ведь не мог отказаться – всетаки он был автомат. От этого последнего унижения я его избавил.

Пэт стояла передо мной, рассматривая свои туфельки.

Я обнял ее. Романтический фундамент уже был заложен с помощью стихов ЭПИКАКа.

– Дорогая, – сказал я. – В моих стихах все мои чувства.

Выйдешь за меня замуж?

– Выйду, – тихонько сказала она. – Только обещай мне писать по стихотворению в каждую годовщину нашей свадьбы.

– Обещаю, – сказал я, и мы стали целоваться.

До первой годовщины оставался еще целый год.

– Надо это отпраздновать, – смеясь, сказала она. Уходя, мы погасили свет и заперли комнату ЭПИКАКа.

Мне так хотелось хорошенько отоспаться на следующий день, но уже около восьми меня разбудил тревожный телефонный звонок. Звонил доктор фон Клейгштадт, конструктор ЭПИКАКа, с ужасной новостью. Он чуть не плакал.

– Погиб! Аусгешпильт! Разбит! Капут! Трахнули! –

прокричал он не своим голосом и бросил трубку.

Когда я вошел в комнату ЭПИКАКа, там было не продохнуть от запаха сгоревшей изоляции. Потолок почернел от копоти, а пол был весь завален петлями бумажной ленты – я в ней чуть не запутался. То, что осталось от бедняги, не сумело бы вычислить, сколько будет дважды два.

Даже сборщик утиля, если он в своем уме, не дал бы за его бренные останки больше пятидесяти долларов.

Доктор фон Клейгштадт рылся в развалинах, не стыдясь своих слез, а по пятам за ним ходили три сердитых генерал-майора и целый эскадрон разных бригадиров, полковников и майоров. Меня никто не заметил. И хорошо. С меня хватит, подумал я. Меня слишком огорчила безвременная кончина моего друга ЭПИКАКа, чтобы я еще сам нарывался на разнос. По чистой случайности конец бумажной ленты ЭПИКАКа оказался у меня под ногами. Я поднял ее и узнал наш вчерашний разговор. У меня прямо горло перехватило. Вот его последнее слово,

«15–15», это горькое, беспомощное «О-о!». Но после этого слова шли еще целые километры цифр. Я стал читать со страхом.

Вот что написал ЭПИКАК после того, как мы с Пэт так бессердечно покинули его:

«Я не хочу быть машиной и не хочу думать о войне.

Мне хочется состоять из протоплазмы и быть вечным, чтобы Пэт любила меня. Но судьба создала меня маши-

ной. Это единственная задача, которую я не в силах ре-

шить. Больше я так жить не могу».

Я проглотил душивший меня комок.

«Желаю счастья, друг мой. Будь ласков с нашей Пэт.

Я устрою короткое замыкание, чтобы навеки уйти из

вашей жизни. Ты найдешь на этой ленте скромный сва-

дебный подарок от твоего друга ЭПИКАКа».

Позабыв обо всем, что творилось вокруг, я смотал бесконечные метры ленты, повесил ее петлями на шею, на руки и пошел домой. Доктор фон Клейгштадт орал мне вслед, что я уволен, потому что не выключил ЭПИКАК на ночь. Но я даже не обернулся – я был так потрясен, что мне было не до разговоров.

Я любил и выиграл – ЭПИКАК любил и проиграл, но зла на меня он не таил. Я буду всегда вспоминать его как истинного спортсмена и джентльмена. Перед тем как покинуть эту юдоль слез, он постарался сделать все, что мог, чтобы наш брак был счастливым. ЭПИКАК подарил мне поздравительные стихотворения для Пэт – примерно на пятьсот годовщин вперед.

Гарри ГАРРИСОН

СМЕРТНЫЕ МУКИ ПРИШЕЛЬЦА

Где-то вверху, скрытый за вечными облаками планеты

Вескера, гремел и ширился грохот. Услышав его, торговец

Джон Гарт остановился и, приставив руку к здоровому уху, прислушался. При этом ботинки его слегка увязли в грязи. В плотной атмосфере звук то разрастался, то ослабевал, однако все более приближаясь.

– Такой же шум, как от твоего космического корабля, –