Ключи и калитки

К компании гостей Стояна я присоединился, когда те уже устраивались в трапезной. И не один. Ну, не мог же я оставить Свету в лесном шалаше в компании Баюна и веселиться на пиру без неё? Экзотика же! Когда нам ещё удастся побывать на настоящем средневековом застолье, да ещё и таком… аутентичном⁈

И я не прогадал. Пир удался на славу. Сидевшие за столом стрельцы с подругами и жёнами какой-то особой чопорностью не отличались и друг перед другом не чинились, так что застолье как началось с веселым гомоном, так и покатилось. Сменялись блюда и наполнялись кубки, гремела незатейливая музыка, организованная тут же домочадцами полусотника под руководством Ряжена… звучали здравицы и весёлый смех. А там и до танцев дошло дело. Первыми на свободный пятачок перед длинным столом потянулись молодые стрельцы с подругами, а за ними, переглянувшись с жёнами, решили тряхнуть стариной и старшие товарищи. И тряхнули, устроили такие половецкие пляски, что пол задрожал и стёкла в окнах задребезжали! Мы со Светой смотрели на это представление, порой забывая об угощениях. И это заметил Стоян Смеянович. Отдуваясь и утирая с покрасневшего лица пот, он рухнул на свой стул и, выхлебав в один присест целый кубок мёда, подмигнул, заметив моё удивление.

— Что, не ожидал такого, купец? — усмехнулся он.

— Не ожидал, — честно признался я. — Не думал, что на пирах такое бывает. Виделось, что всё будет чинно-мирно… и до одури скучно.

— Так, мы, чай, не бояре, — развёл он руками. — Это они на пирах сидят копнами да бороды задирают, мол, с золота едят-пьют да в соболях потеют, пока вместо них скоморохи по полу катаются. А у нас, вишь, скоморохов да плясунов сыскать не легче, чем мальвазию. Вот и веселимся сами, как привыкли. Вместо пирогов с соловьиными языками кулебяка в четыре угла, вместо мальвазии мёд, а пляски да музыка… ну так, нам, воям, жирок растрясти куда уместнее, чем пращурами похваляться да за бороды друг друга таскать, тумаками доказывая, чей род старше да именитее. Тем более, что и нет за нами тех именитых. Сами, всё сами, Ерофей. Саблей вострой да волей государевой. Так. глядишь, когда-то уже наши потомки будут всяким выскочкам посохами объяснять, что по праву первых в сих местах боярские шапки вздели. О, слышь-ка, Ерофей! А пойдём на свежий воздух, проветримся да побеседуем. А то, вижу, Неонила моя о чём-то важном с твоей невестой потолковать хочет… Не будем им мешать.

— Согласен, — я бросил взгляд на Свету и та кивнула в ответ. Вот и ладушки.

Проходя мимо Радима, к моему удивлению допущенного в трапезную полусотника, хоть и усаженного на самый дальний угол стола, я тихонько ткнул его в плечо и взглядом указал на пляшущих Врана и Жука. Недоросль понимающе кивнул и тут же испарился. Ну а я последовал за хозяином дома к выходу из трапезной. Не сказать, что ушли мы незамеченными, но и особого интереса со стороны гостей не вызвали. Они и сами время от времени сбегали из трапезной на свежий воздух, чтобы продышаться после пляски или… ну, до «белого друга» здесь ещё века четыре, как минимум, так что избавляться от излишков некоторым переусердствовавшим с питиём пришлось, свесившись через перила гульбища, опоясывающего терем. Впрочем, нам с полусотником было не до того.

Вместо того, чтобы выйти на гульбище или спуститься во двор, Стоян повёл меня вглубь терема… и вниз. Поруб, не поруб, ледник, не ледник… в конце спуска по довольно узкой лестнице нас встретила вделанная в каменную стену тяжёлая, обитая железными полосами дверь с тяжеленным засовом. А за ней… пустое помещение площадью не меньше сорока квадратов с четырьмя массивными каменными колоннами, подпирающими сводчатый потолок. Каменный, как и стены… и пол. Казематы, да и только.

Впрочем, насчёт пустоты я немного ошибся. Не сразу увидел в рассеянном свете лампы сидящих у одной из колонн двух связанных стрельцов. Без оружия, шапок и сапог. Похоже, это и были те самые удравшие из Медового зала люди, которых по нашей с полусотником предварительной договорённости перехватили на выходе ребятки из отряда недорослей.

— Влас-Шершень и Олесь-Белка, — недобро протянул Стоян, присмотревшись к щурящимся стрельцам. Полусотник поднёс лампу к факелу, вставленному в накрепко вделанный в стену железный держатель, и света стало ещё больше, отчего прищуренные глаза пленников и вовсе заслезились. Хлябя смерил взглядом отворачивающих лица стрельцов и пояснил уже для меня: — Вои из Любимовского десятка, те, что он забрал из весеннего пополнения. Любопытно! Ой, как любопытно!

— Это, случаем, не те ли стрельцы, что нас в Медовом зале встретили, когда Радим об убитом характернике известил? — спросил я.

— Они самые, — кивнул Стоян, разглядывая молчаливо взирающих на нас пленников. — Ну что, голуби сизые, сами расскажете, зачем вы Мирослава Веича убили, или мне Ряжена для расспросов позвать?

Молчат. Только зыркают зло.