Ключевой

И вот проходит время. Я на Премии абсолютно искренне приглашаю тебя работать, и вдруг ты вместо того, чтобы прыгать от счастья, как сделал бы любой другой газетчик, идешь к Ивановне, ну, к вашей «тете Лиде». Никто за последние тридцать лет не разворачивался и не уходил от меня, когда я предлагал работу. Я правда тогда разозлился, решил, что мое предложение было ошибкой и я не возьму такого хама на работу. Но тут меня пронзает догадка: парень, которого я уведу у другой женщины! Я тебя у редакторши твоей переманю!

Он смотрел на меня пылающим взором, ожидая реакции на этот фантастический сюжет. И в иных обстоятельствах каждое слово из его рассказа вызвало бы во мне благоговейный трепет. Но в жизни моей в последнее время произошло столько событий, что удивляться мистическим перипетиям жизненного пути главреда времени не было. Я просто понял, зачем я ему на самом деле нужен. Но он, как будто угадав ход моих мыслей, быстро добавил:

– Нет, нет! Мне не в чем извиняться. Я получил отличного журналиста! В будущем – талантливого управленца, которому не грех доверить газету. Это не лесть, – махнул он рукой, видя, как я краснею. – Я же сказал тебе, что буду говорить правду. Но когда ты мне позавчера начал рассказывать про Мурманск… Я понял, что Кот где-то рядом. И, похоже, он нашел тебя!

– Про Мурманск? – вполголоса переспросил я.

– Ну да. Про своего учителя, который там изучает Кольскую скважину…

– Мещеряков… – Уже второй раз за последние пару дней всплывала в памяти фамилия нашего преподавателя по истории религии. Это было уже не случайно.

– Не знаю, я с ним не знаком. Но то, при каких обстоятельствах ты получил от него сообщение, мне точно дало понять, что Кот дает тебе сделать свой выбор.

Мне, конечно, хотелось узнать, при каких таких загадочных обстоятельствах на меня вышел Данила Алексеевич Мещеряков, которого я не видел с университета. Но я боялся, что слишком много вопросов могут пошатнуть веру Шацкого в меня как в своего проводника, ну, в крайнем случае, в полупроводника.

– Хорошо, – согласился я. – Мне нужно будет поехать в Мурманск, за котом, который укажет мне путь.

Вообще от такой фразы любой здравомыслящий человек согнулся бы пополам от смеха, но главред смотрел на меня преданным взглядом.

– Да, конечно, – согласно закивал он. – По поводу поездки не беспокойся. Мы оформим все как командировку, длительную. Скажем, инспекция филиала в Питере. А на самом деле ты езжай, куда планировал.

Здесь владелец газеты задумался, очевидно, сомневаясь, стоит ли говорить следующую фразу. Я почувствовал это и подытожил:

– Когда он приведет меня к моему выбору, я постараюсь узнать что-то и про ваш.

Большей нелепицы придумать было сложно. Как я узнаю, у кого? Но ясно было одно, стоило заканчивать этот долгий разговор. В конце концов, я добился своего – меня отправляют в командировку, а значит, в деньгах я нуждаться не буду. И, пользуясь покровительством Шацкого, вообще могу предпринять любые шаги. Проблема Бартош и Портновой решалась автоматически: с глаз долой – из сердца вон. А там… А там посмотрим.

– Ну, хорошо. – Я решительно встал из-за стола. – Договорились… Спасибо вам, Пал Палыч, что выслушали меня и помогли.

– Нет, это тебе спасибо, – с готовностью подхватил он, поднимаясь вслед за мной. – Ты, правда, извини за мою несдержанность. Просто это как червь на душе. Грызет и грызет. Скорее всего, помешались мы с тобой, Иван, коллективно, – и главред по-отечески похлопал меня по плечу.

От тоски и ярости, которые гостили в нем несколько минут назад, не осталось и следа. Вновь передо мной был тот самый Шацкий, с умным проницательным взглядом, цвет отечественной журналистики.

– До свидания, – пожал я ему руку на прощание и, развернувшись, вышел из кабинета.

В приемной Егор поднял на меня заинтересованные глаза:

– Все в порядке?

Видимо, он слышал крики руководителя и потому ожидал увидеть меня раздавленным. Но я только кивнул и поднял большой палец вверх:

– Пока, Егор.

– Да, всего доброго, – проводил он меня взглядом до двери.

Выйдя в коридор, я остановился у стены и выдохнул. Боже, я как будто попал в театр абсурда, в какую-то параллельную реальность, где каждый оказывался не тем, за кого себя выдавал. Портнова, Бартош, Шацкий… И, главное, я сам! Сон, наваждение.

Я сделал несколько шагов по коридору и оказался у двери кабинета Курыгина.

Стоп! Хоть одно доброе дело за сегодня я должен был совершить?!

Я постучал и решительно вошел внутрь. Обложенный стопками газет, в сизом от сигаретного дыма воздухе за своим столом сидел мой горе-руководитель и наивный блок на моем пути вверх по служебной лестнице. Он удивленно вскинул глаза, настолько неожиданным был мой визит. Я протиснулся между тумбочкой, на которой стоял китайский гонг, и боксерской грушей, стоявшей на гибком металлическом стержне прямо посреди кабинета, бросил быстрый взгляд на заклеенные плакатами первых пятилеток стекла – так Курыгин своими силами боролся с открытым пространством – и присел на краешек обшарпанного стула возле его рабочего места.