— И еще я слышали, как на прошлой неделе ты разговаривала по телефону, — призналась она, не глядя на меня.
— Ну и?
— Ты думала, что я сплю.
— Ага, — глубокомысленно изрекла я.
— Я не спала, хотя было уже поздно. По-моему, ты разговаривала с Эрве. Ты говорила ему о том, что рассказала тебе Mamé.
— О квартире? — спросила я.
— Да, — сказала она и наконец подняла на меня глаза. — О той семье, которая жила там раньше. И о том, что случилось с этой семьей. И о том, как Mamé жила там все эти годы, и как ей, похоже, было все равно.
— Получается, ты все слышала, — пробормотала я.
Она кивнула.
— Ты знаешь что-нибудь о той семье, мама? Ты знаешь, кем они были? Что с ними стало?
Я отрицательно покачала головой.
— Нет, родная, не знаю.
— А правда, что Mamé было все равно?
Так, теперь мне следовало соблюдать крайнюю осторожность.
— Милая, я уверена, что ей было не все равно. Просто, на мой взгляд, она не знала, что случилось.
Зоя снова принялась крутить кольцо у меня на пальце, на этот раз быстрее.
— Мама, ты ведь узнаешь о них все, что можно?
Я накрыла ладонью нервные пальчики, не желающие оставить в покое мое кольцо.
— Да, Зоя. Именно это я и собираюсь сделать, — ответила я.
— Папе это не понравится, — заметила она. — Я слышала, как папа говорил, чтобы ты перестала переживать на этот счет. Чтобы вообще забыла об этом. По-моему, он был очень зол.
Я прижала ее к себе и зарылась лицом в ее волосы. Я подумала о замечательном секрете, который хранила в своей душе. Я подумала о сегодняшнем вечере, о ресторанчике «Томьё». О недоверчивом выражении лица Бертрана, о том, как он задохнется от счастья.
— Милая, — сказала я. — Папа не станет возражать. Я обещаю.
___
Выбившись из сил, девочки повалились на землю под большим кустом. Им страшно хотелось пить, они задыхались от быстрого бега. У девочки больно кололо в боку. Вот бы сейчас выпить глоток воды. Немножко отдохнуть. Восстановить силы. Но она знала, что долго оставаться здесь нельзя. Она должна идти дальше, должна вернуться в Париж. Любым способом.
«Оторвите звезды», — сказал им мужчина. Они с трудом сняли с себя лишние лохмотья, окончательно разорванные колючей проволокой. Девочка опустила глаза на грудь. Вот она, звезда, у нее на блузке. Она потянула ее. Рахиль, глядя на нее, подцепила свою звезду ногтями. Она легко оторвалась. А вот у девочки звезда не поддавалась, она была пришита слишком крепко. Она сбросила блузку, поднесла звезду к лицу. Крохотные, ровные стежки. Она вспомнила мать, склонившуюся над столом с рукоделием, терпеливо и аккуратно нашивающую звезды на их одежду, одну за другой. От этих воспоминаний на глазах у нее выступили слезы. Она расплакалась, прижав блузку к лицу, и ее охватило неведомое ранее отчаяние.
Девочка вдруг почувствовала, что Рахиль обнимает ее, обнимает своими окровавленными руками, гладит по голове, прижимает к себе. Рахиль спросила: «Это правда, то, что ты рассказывала о своем младшем брате? Он действительно заперт в шкафу?» Девочка кивнула. Рахиль крепче прижала ее к себе, неловко и неумело гладя по голове. Где сейчас моя мама, подумала девочка. И мой отец. Куда их повезли? Они хотя бы вместе? Они в безопасности, им ничего не угрожает? Если бы только они видели ее сейчас… Если бы только они видели ее, плачущую под кустом, грязную, оборванную, голодную, отчаявшуюся…