Ключ Сары

Девочка не успела ответить. Их начали загонять в вагоны — в вагоны, в которых не было сидений, один только голый пол и стены. Это были закрытые вагоны для перевозки скота. Внутри стояла отвратительная вонь, было сыро и грязно. Стоя возле дверей, девочка смотрела на запыленный, серый вокзал.

На соседней платформе какая-то семья ожидала прибытия другого поезда. Отец, мать и двое детей. Мать была очень красивой, и волосы ее были уложены в модную прическу. Наверное, они уезжали в отпуск. Рядом с матерью стояла девочка, ее ровесница. Она была одета в красивое платье лилового цвета. Волосы у нее были чисто вымыты, а туфельки блестели.

Две девочки смотрели друг на друга. И красивая молодая женщина с модной прической смотрела тоже. Девочка, стоявшая в вагоне, знала, что ее заплаканное лицо покрыто грязью, волосы засалились и свалялись. Но она не опустила голову от стыда и смущения. Она стояла, выпрямившись, гордо задрав подбородок. Она даже вытерла слезы с глаз.

А когда дверь тяжело закрылась, когда поезд дернулся, с лязгом и грохотом трогаясь с места, когда внизу заскрипели и застонали, разгоняясь, колеса, девочка выглянула в маленькую щелочку в стене. Она не сводила глаз с крохи на перроне. Она все смотрела и смотрела на нее, пока фигурка в лиловом платье не исчезла вдали.

___

Мне никогда особо не нравился пятнадцатый аrrondissement. Может быть, все дело было в безобразных современных небоскребах, которые изуродовали берега Сены, совсем рядом с Эйфелевой башней, к чему я так и не смогла привыкнуть, хотя они были построены в самом начале семидесятых, задолго до того, как я приехала в Париж. Но когда вместе с Бамбером мы свернули на рю Нелатон, где когда-то располагался стадион «Велодром д'Ивер», я вдруг поймала себя на мысли, что эта часть Парижа нравится мне еще меньше.

— Какая ужасная улица! — пробормотал Бамбер. Он сделал пару снимков.

На рю Нелатон было темно и тихо. Совершенно очевидно, что сюда редко заглядывало солнце. На одной ее стороне выстроились каменные дома буржуа, возведенные в конце девятнадцатого века. На другой, где когда-то находился стадион «Велодром д'Ивер», высилось какое-то коричневое сооружение, типичная постройка начала шестидесятых годов, выкрашенная в омерзительный цвет и обладающая отвратительными пропорциями. Над вращающимися стеклянными дверями висела табличка «Министерство внутренних дел».

— Странное и неподходящее место для правительственного учреждения, — прокомментировал увиденное Бамбер. — Тебе не кажется?

Бамберу удалось разыскать всего парочку фотографий прежнего здания стадиона «Вель д'Ив». Одну из них я держала сейчас в руке. На светлом фасаде в глаза бросались огромные черные буквы «Вель д'Ив». Гигантская дверь. У тротуара припаркована вереница автобусов, в окнах которых видны головы пассажиров. Вероятнее всего, снимок сделан из окна через улицу, в то утро, когда началась облава.

Мы поискали глазами мемориальную табличку или что-нибудь в этом роде, что напоминало бы о происходивших здесь событиях, но ничего не обнаружили.

— Не могу поверить, что здесь нет памятного знака, — пробормотала я.

Наконец нам удалось найти кое-что на бульваре де Гренель, за углом. Крошечная табличка. Очень скромная. Я вдруг подумала, что, наверное, на нее никто не обращает внимания.

«16 и 17 июля 1942 года в Париже и его пригородах были арестованы 13 152 еврея. Их депортировали в Аушвиц, где они впоследствии и погибли. На стадионе „Велодром д'Ивер“, который некогда располагался на этом месте, в нечеловеческих условиях содержались 1129 мужчин, 2916 женщин и 4115 детей. Всех их согнала сюда полиция правительства Виши по приказу нацистских оккупантов. Да будут благословенны те, кто пытался спасти их. Прохожий, помни о них!»