Ключ Сары

Бертран очень быстро заговорил о женитьбе. В общем-то, я не стремилась к этому, тогда меня вполне устраивало положение его девушки и я рассчитывала побыть ею еще какое-то время. Но он оказался весьма настойчив, очарователен и любвеобилен, так что в конце концов я сдалась и согласилась выйти за него замуж. Полагаю, он не сомневался в том, что я окажусь хорошей женой и хорошей матерью. Я была умна, развита и начитанна, образованна (красный диплом Бостонского университета) и воспитанна — «для американки», я буквально читала его мысли. Я была здоровой, красивой и сильной. Я не курила, не употребляла наркотики, почти не пила и верила в Бога. Поэтому, вернувшись в Париж, я была представлена семейству Тезаков. Как же я нервничала в тот самый первый день. У них была элегантная, классическая квартира на rue de l'Université.[20] Меня встретили холодные глаза Эдуарда, его сухая улыбка. А потом я увидела Колетту, ее безупречный макияж и стильную одежду. Она пыталась изобразить дружелюбие, угощала меня кофе с сахаром, протягивая мне чашечку холеными, наманикюренными пальчиками. И еще там были две сестры. Одна угловатая, светловолосая и бледная: Лаура. Другая загорелая до черноты, розовощекая и круглолицая: Сесиль. Там же присутствовал и жених Лауры, Тьерри. Он не снизошел до разговора со мной. Зато обе сестрицы рассматривали меня с несомненным и живым интересом, явно озадаченные тем фактом, что их дорогой братец Казанова выбрал себе в спутницы жизни простушку американку, когда le tout-Paris[21] был у его ног.

Я знала, что Бертран — как и вся его семья — ожидал, что я быстренько, одного за другим, рожу ему четырех или пятерых ребятишек. Но осложнения начались сразу же после нашей свадьбы. Нескончаемые осложнения, которых мы никак не могли ожидать. Череда ранних выкидышей повергла меня в пучину отчаяния.

Спустя шесть нелегких лет я все-таки сумела выносить Зою. Бертран еще долго надеялся, что за ней последует и номер второй. Как и я, впрочем. Но больше мы на эту тему не разговаривали.

А потом была еще и Амели…

Но сегодня вечером я абсолютно не расположена думать об Амели. Я предостаточно занималась этим в прошлом.

Вода в ванне стала едва теплой, и я вылезла из нее, дрожа от холода. Бертран все еще смотрел телевизор. В любой другой день я бы, по обыкновению, подошла к нему, он протянул бы ко мне руки, обнял, приласкал и поцеловал, а я бы пожаловалась, что он был слишком груб, но я бы произнесла это голоском обиженной маленькой девочки, надув губы. А потом мы бы поцеловались, и он повел бы меня в нашу спальню. И мы занялись бы любовью.

Но сегодня я не подошла к нему. Я потихоньку забралась в постель и почитала еще кое-какие материалы о детях на «Вель д'Ив».

Последнее, что я вспомнила, перед тем как выключить свет в спальне, было лицо Гийома в тот момент, когда он рассказывал о своей бабушке.

___

Сколько времени они уже провели здесь? Девочка не могла вспомнить. Все ее чувства притупились, она чувствовала себя так, будто что-то внутри у нее умерло. Дни и ночи слились в сплошную неразличимую и однообразную череду. В какой-то момент она заболела, ее рвало желчью, и она стонала от боли. Она чувствовала, как отец обнимает ее, стараясь утешить. Но все мысли ее были только об одном — о маленьком братике. Она не могла не думать о нем. Иногда она доставала ключ из кармана и исступленно целовала его, как будто это были его маленькие пухлые щечки и кудрявые волосы.