Ключ Сары

— «Вель д'Ив», — отозвалась я. — Приближается шестидесятая годовщина.

— Ты имеешь в виду облаву во время войны? — с набитым ртом обратился ко мне Кристоф.

Я уже собралась было ответить, как вдруг заметила, что вилка Гийома замерла на полпути от тарелки.

— Да, большая облава на «Велодроме д'Ивер», — сказала я.

— Но ведь это случилось не в самом Париже, не так ли? — продолжал Кристоф, не прекращая работать челюстями.

Гийом медленно и осторожно отложил вилку в сторону. Как-то так получилось, что наши взгляды встретились. У него были темные глаза и чувственные, полные губы.

— По-моему, это были нацисты, — заявил Эрве, подливая в фужер шардоне. Похоже, никто из них не заметил напряженного выражения на лице Гийома. — Нацисты, которые арестовывали евреев во время оккупации.

— Собственно, это были вовсе не немцы… — начала я.

— Этим занималась французская полиция, — перебил меня Гийом. — И это произошло в самом сердце Парижа. На стадионе, где когда-то проводились знаменитые велогонки.

— В самом деле? — воскликнул Эрве. — А я считал, что это нацисты и что происходило это в пригороде.

— Вот уже неделю я занимаюсь изучением этого вопроса, — призналась я. — Да, приказы отдавали немцы, но действовала французская полиция. Разве вам не рассказывали об этом в школе?

— Не помню. По-моему, нет, — пробурчал Кристоф.

Гийом не сводил с меня глаз. Он пристально вглядывался в меня, буквально поедал глазами, как будто надеялся выудить из меня что-то. Мне стало не по себе.

— Просто невероятно, — проговорил Гиойм, и по губам его скользнула ироническая улыбка, — какое множество французов до сих пор ничего не знают о том, что случилось. А как насчет американцев? Вам известно, что там произошло на самом деле, Джулия?

Я не отвела глаза и выдержала его взгляд.

— Нет, я лично ничего не знала, и в школе в Бостоне, когда я училась там в семидесятые годы, нам тоже ничего не рассказывали. Но теперь мне известно намного больше. И то, что я узнала, меня буквально потрясло.

Эрве и Кристоф хранили молчание. Похоже, они растерялись и не знали, что сказать. Наконец заговорил Гийом.

— Жак Ширак был первым президентом, который в девяносто пятом году заговорил о роли французского правительства во время оккупации. И, в частности, применительно к этой облаве. Его речь была опубликована во всех газетах. Помните?

Совсем недавно, проводя изыскания, я прочла речь Ширака. Он, без сомнения, превзошел самого себя и многим рисковал. Но я не вспомнила о ней, хотя наверняка слышала о его выступлении в новостях шесть лет назад. А мальчики — я всегда называла их именно так и до сих пор не могла отделаться от этой привычки — явно не читали этой речи Ширака и, соответственно, не помнили о ней. Оба в недоумении уставились на Гийома. Эрве курил одну сигарету за другой, а Кристоф грыз ногти, как делал всегда, когда нервничал или испытывал неловкость.

За столом воцарилась тишина. Она была очень странной и непривычной для этой комнаты, свидетельницы великого множества шумных, веселых вечеринок, сопровождавшихся гомерическим хохотом, бесчисленными шутками, громкой музыкой. Здесь, в этих стенах, разыгрывались забавные игры, здесь танцевали всю ночь напролет до утра, не обращая внимания на раздраженных соседей сверху, которые стучали в пол швабрами.

Тишина стала тяжелой и неловкой. Когда Гийом заговорил снова, голос его изменился. Изменилось и выражение лица. Он побледнел и больше не смотрел нам в глаза. Он не отрывал взгляда от своей тарелки с нетронутыми спагетти.

— В день облавы моей бабушке было пятнадцать. Ей сказали что она может быть свободна, поскольку полицейские забирали только детей от двух до двенадцати лет, вместе с родителями. А ее оставили дома. Но забрали всех остальных. Ее маленьких братьев, младшую сестру, мать, отца, тетку и дядю. Ее дедушку и бабушку. Тогда она видела их в последний раз. Потому что назад не вернулся никто. Ни один человек.

___

Перед глазами у девочки стояли ужасные события прошедшей ночи. Ранним утром беременная женщина родила недоношенного мертвого ребенка. Девочка слышала ее крики и видела текущие по лицу женщины слезы. Она видела, как головка ребенка, перепачканная кровью, показалась между ног женщины. Она знала, что должна отвернуться, но не могла отвести глаз и смотрела, зачарованная и испуганная. Она видела мертвое тельце, серое и восковое, похожее на сломанную куклу, неподвижно лежавшее под грязной простыней. Женщина все время стонала. Никто не мог успокоить ее.