— После сорок второго года и до самой смерти отец ни разу не произнес ее имени. Сара стала тайной. Тайной, о которой я думал непрестанно. По-моему, отец даже не догадывался о том, как часто я думаю о ней. Что из-за его молчания мои страдания только усиливались. Мне очень хотелось знать, где она, что с ней стало, как она поживает. Но всякий раз, стоило мне открыть рот, чтобы спросить об этом, он приказывал мне замолчать. Я не мог поверить, что она его больше не интересует, что ему все равно, что он просто перевернул страницу и что она больше для него ничего не значит. У меня сложилось впечатление, что он попросту хотел похоронить прошлое.
— И вы обижались на него за это?
Он кивнул.
— Да, я обижался и негодовал. Мое восхищение им потускнело. Но я не мог сказать ему об этом. И так и не сказал.
Мы замолчали. Сиделки, наверное, уже недоумевают, с чего это месье Тезак и его невестка так долго сидят в машине.
— Эдуард, разве вам не хочется узнать, что случилось с Сарой Старжински?
Он впервые улыбнулся.
— Но я даже не знаю, с чего начать, — сказал он.
Теперь улыбнулась я.
— Это моя работа. Я могу вам помочь.
Его лицо постепенно обрело нормальный цвет. Во всяком случае, оно уже не было смертельно бледным, как в начале разговора. В его глазах появился блеск, они буквально горели.
— Есть еще одна, последняя вещь, которую вы должны знать, Джулия. Когда почти тридцать лет назад умер отец, его поверенный сообщил мне, что в его сейфе хранятся некоторые бумаги конфиденциального характера.
— Вы читали их? — спросила я, и сердце у меня замерло.
Он опустил глаза.
— Я только мельком просмотрел их после смерти отца.
— И? — затаив дыхание, поинтересовалась я.
— Это всего лишь бумаги на антикварный магазин, документы на картины, мебель, столовое серебро.
— И это все?
Разочарование, написанное у меня на лице, вызвало у него улыбку.
— По-видимому, да.
— Что вы имеете в виду? — окончательно сбитая с толку, я все-таки продолжала расспрашивать.
— Я больше не прикасался к ним. Я очень быстро просмотрел их. Помнится, я был в ярости оттого, что там даже не упоминалось имени Сары. И недовольство отцом только усилилось.
Я прикусила нижнюю губу.
— То есть вы хотите сказать, что не уверены в том, что в этих бумагах нет ничего интересного для нас.
— Да. Я ведь так и не собрался изучить их повнимательнее.
— Почему?
Он плотно стиснул губы.
— Потому что я не хотел быть твердо уверенным в том, что в них ничего нет.
— Чтобы еще сильнее не обидеться на отца?
— Да, — признал он.
— Итак, вам в точности не известно, что в них содержится. И эта неизвестность тянется уже тридцать лет.
— Вы правы, — сказал он.
Наши взгляды встретились. Пусть даже только на пару секунд.
Эдуард завел мотор. А потом он как сумасшедший гнал к тому месту, где, по моим предположениям, находился его банк. Я еще никогда не видела, чтобы Эдуард ездил так быстро. Водители яростно грозили нам кулаками. Пешеходы с криками рассыпались в разные стороны. За все время этой дикой гонки мы не обменялись и словом, но наше молчание было теплым и дружеским. Мы предвкушали то, что нам предстоит. Впервые за многие годы у нас появилось нечто общее. Мы обменивались взглядами и улыбались.
К тому моменту, когда мы нашли место для парковки на авеню Боскет и подбежали к банку, он закрылся на обед. Еще один типично французский обычай из тех, которые действовали мне на нервы, особенно сегодня. Я так расстроилась, что готова была заплакать.
Эдуард расцеловал меня в обе щеки, а потом осторожно отстранил от себя.
— Поезжайте, Джулия. Я вернусь сюда в два часа, когда закончится перерыв. Если будет что-нибудь интересное, я позвоню.
Я прошлась по авеню до остановки автобуса 92 маршрута, который должен был довезти меня до офиса на том берегу Сены.
Когда автобус отъезжал, я обернулась и увидела Эдуарда, стоящего перед входом в банк. Он показался мне таким одиноким и напряженным.
Я задумалась о том, что он почувствует, если в документах не найдется ни малейшего упоминания о Саре, а лишь о картинах старых мастеров и фарфоре.
И мне стало его по-настоящему жаль.
___
— Вы твердо уверены в том, что действительно этого хотите, мисс Джермонд? — обратилась ко мне доктор. Она взглянула на меня поверх очков для чтения.
— Нет, — честно ответила я. — Но в данный момент мне просто необходимо принять кое-какие меры.
Она пробежала глазами мою медицинскую карточку.
— Я с радостью помогу вам в этом, но не уверена в том, что внутренне вы согласны со своим решением.
Мыслями я вернулась ко вчерашнему вечеру. Бертран вел себя исключительно нежно, мягко и внимательно. Весь вечер он держал меня в объятиях, снова и снова повторял, что любит меня, что я нужна ему, но при этом он не может согласиться на перспективу обзавестись еще одним ребенком в таком почтенном возрасте. Он считал, что с годами мы станем еще ближе друг к другу, что сможем чаще отправляться в путешествия по мере того, как Зоя будет постепенно становиться все более независимой. То время, когда нам обоим перевалит за пятьдесят, он представлял себе как наш второй медовый месяц.