Ключ от всех миров

– Господин… Мой господин… Пощадите его. Убейте лучше меня… Пощадите…

Я опешил. Что-что, а вот убивать, по крайней мере в прямом смысле этого слова, я ни ее саму, ни ее брата не собирался.

– Господин, я сделаю для вас все, все, все, что только можете пожелать. Хотите – убейте меня, пытайте огнем, только не убивайте брата…

– Слушай, надо, наверное, было его убить. Тогда она надрывалась бы не напрасно. А так столько эмоций, и все впустую.

– Ничего, боюсь, ты еще свое наверстаешь, – прошипел я на Тогота, а потом, взяв себя в руки, твердым голосом объявил. – Твоему брату ничего не грозит, но он непременно должен выпить!

Альму буквально колотило в истерике, но я старался не смотреть на нее, не замечать ее рук, обвивающих мои ноги, не чувствовать на своей коже ее обжигающих слез. Я не сводил взгляда с ее брата, а тот, словно загипнотизированный моим взглядом, вновь поднес к губам кубок и сделал глоток, потом второй… третий… На мгновение его глаза широко раскрылись, он как-то странно ойкнул и без чувств повалился на пол.

Девушка, выпустив мои ноги, метнулась было к брату, но я ее опередил. Чисто инстинктивным движением я ухва тил ее за волосы и удержал на месте, сам же, наклонившись, подхватил бесчувственного юношу. В этот миг мне казалось, что все происходящее сон, что все это происходит не со мной.

С юношей в одной руке и сжимая волосы Альмы в другой я вместе с девушкой прошествовал в тайную комнату. Там я положил тело юноши на пол. Альма попыталась вырваться, броситься к нему, но я держал ее крепко.

– И что теперь?

– Прижми ее тело к ключу, и он сам найдет путь в ее тело… – но Тогот не «успел» договорить, как Альма метнулась, и в какой-то миг мне показалось, что девушка вот-вот вырвется из стальной руки Тзара, подарив ему свой скальп. Но я удержал ее и, подтянув к себе, поставил на ноги, а потом наклонился так, чтобы наши лица оказались на одном уровне, и прошипел, глядя ей в глаза:

– Прекрати истерику. Твой брат жив, просто спит, – я говорил медленно, четко проговаривая каждое слово, словно беседовал с умственно отсталым ребенком. – Сейчас ты возьмешь в руки ключ… эту штуку, а потом… – я хотел было сказать «когда он войдет в тебя», но, подумав о том, насколько могут перепугать ее такие слова, запнулся.

– Пусть крепко обнимет брата, – подсказал мне Тогот.

– А потом я позволю тебе обнять брата, – вслух повторил я слова покемона, чуть переиначив их. – Ты поняла?

– Да, – пробормотала девушка сквозь рыдания.

– Если сделаешь что-то не так, то можешь навсегда потерять брата… Понятно?

– Да, – но, судя по голосу, она ничего не понимала.

– Значит, так, – я слегка встряхнул девушку, – сначала берешь в руки ключ, а потом обнимаешь брата, крепко-крепко обнимаешь, понятно?

Она кивнула, не в силах выдавить из сдавленного горла «Да». Я резко распахнул шкатулку, и ключ залил помещение потусторонним синим светом.

– Взяла в руки, быстро!

Я видел, что девушку буквально трясет со страха, и непонятно, чего она больше боялась – меня или этого странного светящегося предмета, который Оракул назвал ключом. Неожиданно Альма завопила, тонким голосом, совершенно по-девчачьи. Она уперлась руками в столик, на котором стояла шкатулка с ключом, уперлась из всех сил, стараясь быть как можно дальше от этой странной сверкающей штуки. И тут, не знаю, или я окончательно утратил остатки человечности, или Тзар вновь показал себя, но, преодолевая сопротивление девушки, я буквально рывком ткнул ее в синее свечение. А потом резко отпустил, и она отскочила. Но ключа уже не было в шкатулке. На мгновение мне показалось, что Альма надела на часть лица синюю светящуюся маску. Но нет, светилась сама кожа, и, что самое ужасное, нездоровая синева медленно расползалась по лицу девушки.

– Я уже «включил» маяк, но если она сейчас же не обнимет брата, то они расстанутся навсегда…

Понимая, что никакие увещевания тут не помогут, я, шагнув вперед, со всего маха влепил Альме пощечину, она, ошеломленная собственным превращением, качнулась назад, споткнулась о тело брата, повалилась на него и, завывая то ли от страха, то ли от обиды, а может, и от боли – я ведь понятия не имел, больно ей или нет, – вцепилась в его тело, как в последнюю соломинку.