– Нет, мой друг, это – клест. Обыкновенный клест и все. Ты разве таких в лесу никогда не видел? – кротко поинтересовался Лисовин, пряча в бороде лукавую улыбку.
– В отличие от тебя я по глухомани да чащобам всяким не шляюсь, – огрызнулся Гвинпин. – Жизнь моя, да будет тебе известна, подчинена иным, неизмеримо более высшим смыслам.
– Воистину, брате Гвинпине, – состроил елейную рожу Лисовин. – А пока соизволь обратить свое драгоценное внимание на этого посланца – он, по-моему, опять начинает нервничать.
– Хорошо, – как-то слишком уж быстро согласилась сварливая кукла. – Сейчас я попробую вытрясти из него все, что нам надобно.
И Гвинпин широко раскрыл клюв и вдруг издал целую серию великолепных щелчков, кряканий, вороньего карканья и множества других, не менее птичьих звуков, только в гораздо более превосходной степени. Когда последний, особенно эффектный щелк стих, ошеломленный Лисовин потряс головой, чтобы вытряхнуть из ушей всю эту какофонию.
– Что это было? – пораженно пробормотал он.
– Понятия не имею, – нервно ответил Гвинпин, не поворачивая головы и сосредоточенно упершись в клеста немигающим взглядом гипнотизера. – Однако смотри – он, кажется, все понял!
В самом деле, клест, внимательно выслушав сомнительную арию Гвинпина, медленно раскрыл клюв и громко прокричал:
– Кр-р-р-ааа!
Казалось, что клест тем самым только что предложил кукле продолжать разговор. Впрочем, это вполне могло означать и «дур-р-рак!».
Однако, по всей видимости весь свой лексикон птичьего языка Гвинпин уже исчерпал до дна, потому что ему больше ничего не приходило в голову, кроме идиотского «чик-чирик». Если бы он был человеком, он, наверное, покраснел бы сейчас как рак. Клест проницательно взглянул на куклу и вдруг, сильно оттолкнувшись, прыгнул Гвину прямо на макушку. Тот от неожиданности зажмурился и что было сил завертел головой, чтобы сбросить неожиданного седока, но клест сильно тюкнул Гвина прямо в темечко, затем еще пару раз и вдруг…
«Не бойся, странный сородич», – услышал Гвиннеус в собственной голове слова, которые поблизости не мог произнести никто. Он вытаращил глаза, но встретился только со встревоженным взглядом Лисовина. Клест тем временем вновь коснулся клювом его головы и тихо защелкал клювом, словно лущил семечки из особенно вкусной шишки.
«Не бойся», – вновь зазвучал голос. «Ты должен запомнить то, что мне велено передать человеку, который стоит рядом».
– Ты кто? – ошеломленно произнес вслух Гвинпин, напряженно глядя в лицо бородачу и силясь закатить ставшие вдруг непослушными глаза, дабы разглядеть усевшуюся на его голове птицу.
«Я – посланник» – ответил клест. Это именно он говорил сейчас с куклой! И говорил на непостижимом языке, который не может услышать никто, кроме того, кому адресованы эти слова. «Но Время Слов, отпущенное мне на этот раз, уже проходит. Слушай и запоминай, что передает твоему человеку мой хозяин и друг Камерон».
Лисовин, которого Гвинпин вдруг среди белого дня перестал узнавать, протянул руку, чтобы привести своего рехнувшегося беднягу в чувство и заодно стряхнуть с него зловредную птицу. Но клест сердито разинул клюв и ударил друида по руке жестким крылом. Одновременно Гвинпин тоже отчаянно замахал своим крылышком на Лисовина, мол, погоди, не мешай. И бородач, пожав плечами, уселся рядом в полном недоумении и стал ждать. Теперь он уже понял, что между этими двумя птицами что-то происходит.
Через некоторое время Гвинпин вдруг кивнул, затем с некоторыми паузами еще несколько раз. Лисовин готов был поклясться, что птица о чем-то спросила Гвина, а тот ответил или что-то подтвердил, после чего последовало еще несколько вопросов и такие же утвердительные ответы куклы. И при всем при этом у Лисовина что-то стряслось с ушами – он ничегошеньки не слышал из разговора лесного и деревянного пернатых! И это притом, что его слух воспринимал и гудение ветра над лесом, и поскрипывание наполовину сорванной калитки на ограде, и далекое карканье кладбищенского воронья, и еще многие другие окружающие друида звуки зимы и леса.
Наконец клест удовлетворенно каркнул, прыгнул с головы ошеломленного Гвинпина вверх и взмыл в небо. Оба приятеля неотрывно смотрели, как красно-коричневая тень обогнула кладбище, и клест, тяжело взмахивая сильными крыльями, исчез в лесу.
Только тогда Лисовин перевел дух и ревниво взглянул на приятеля.
– Что это все значит, а, любезный Гвиннеус?
– Это был посланник, – прошептала кукла. Вид у нее был весьма подавленный.
– Чей это еще посланник? – прищурился бородач. – И откуда ты это знаешь?
– Сейчас я тебе расскажу, – пробормотал Гвинпин. – Он заставил меня выучить его слова наизусть.
– А чего ты все время ему кивал? – удивился друид.
– Он меня несколько раз проверил, как я запомнил. Вразбивку, – тихо проговорила кукла.
– Как же вы друг друга понимали? Я-то ведь вообще так и не услышал ни словечка!
– Видишь ли, сударь, – кукла с некоторым сочувствием покачала головой. – Мы ведь все-таки птицы. А две птицы всегда поймут друг друга.