Удержавшись одним краем за фрагмент стены, другой ее конец от взрыва рухнул в подвал, надломившись посредине и притиснув мальчонку к усеянному битым кирпичом полу.
— Витя, Витенька, бен, ты меня слышишь? — растерянно повторил Ахашвейрош, и руки его, покрытые пылью и кровью, бессильно опустились, а глаза при угасающем свете фонаря метались лихорадочно с плиты на мальчика, и обратно.
Что он мог сделать?..
— Слышу…
Голова мальчонки шевельнулась, приподнялась, и на старика уставились чуть мутным взглядом доверчивые серые глаза.
— А вы… меня откапывать… пришли?.. Откопайте меня… пожалуйста… только быстрее… мне домой надо… Мамка ругаться… станет…
— Я… я… бен, я тебя…
Ахашвейрош снова устремил беспомощный взор на плиту весом в тонны, наверное, на громоздящийся на ней строительный мусор, на мальчишку, на обломки камня под ним… которые можно разгрести.
И тогда можно попытаться его вытащить.
Но справится ли он один? Без инструмента? Голыми руками? В почти полной темноте?
Надо позвать кого-нибудь, привести помощь!
Старик стал подниматься, кряхтя и охая, мальчик, увидев, рванулся: «Не уходите!..», плита дрогнула… и отсеченная трещиной часть чуть опустилась.
Витя закричал, и Ахашвейрош испуганно бросился к нему, обеими руками хватаясь за острые края бетона.
— Лежи смирно, глупый йелед!
Мальчишка притих, словно мышь под веником — лишь глаза, наполненный слезами и ужасом, блестели влажно в полумраке.
— Тебе больно? — встревоженно заглянул в них старик. — Больно? Где болит?
— Ногу… не чувствую… левую… — еле слышно, одними губами прошептал Витя. — А не болит ничего… просто… просто… Не уходите только, дяденька… я очень прошу… я никогда сюда больше не полезу… честное-пречестное… только не уходите…
— Ты, самое главное, не шевелись, я тебя вытащу, обязательно вытащу, ты только смирно лежи, хороший бен, не двигайся, не ворочайся, не кричи… — приговаривая нараспев, точно стремясь заколдовать безжалостный кусок бетона, старик отыскал обломок арматуры подходящей длины, подпер им коварную плиту, чего бы такая подпорка ни стоила, и начал вытаскивать одной рукой из-под Витьки камни, придерживая мальчика другой. — В такой вечер — да не вытащу… не может такого быть…
— А какой сегодня вечер?.. — любопытство преодолело страх.
— Вечер?..
Застигнутый врасплох Ахашвейрош растерянно моргнул, не находя нужных слов, и воспоминания даже не вековой — тысячелетней давности нахлынули головокружительной волной, сжимая сердце, выворачивая душу, исторгая слезы из глаз…
— Сегодня самый замечательный вечер из всех вечеров… — начал сипло старик, бережно вытаскивая из-под худощавого тельца мальчика кирпичи и стараясь не думать, что он будет делать, когда длины его руки станет недостаточно. — Ибо в этот самый день много тысяч лет назад Господь наш раздвинул воды Красного моря, и пророк Моше вывел еврейский народ из египетского рабства…
Белый, ни с чем не сравнимый свет пролился на холодное душное подземелье, когда длины руки Ахашвейроша уже почти перестало хватать, и честно отработавшие батарейки его старого фонарика выдавливали из себя электричества ровно столько, чтобы волосок лампочки едва светился.
Забывший обо всем, кроме мальчика, камней и сказаний своих далеких предков старик вздрогнул и повернул голову.
Там, где только что темнела облупленной штукатуркой стена, в серебристом тумане сверкала лестница. Первая ступенька ее начиналась у пола, последняя терялась в сияющей выси у кажущихся огромными — даже с такого расстояния — ворот.
Ахашвейрош ахнул, выпуская из рук и Витькино плечо, и только что извлеченный из-под его живота кусок кирпича, и сел в пыль. Темный мир подвала, словно грубо намалеванный театральный задник, стал нереальным, отступил куда-то далеко и пропал…
Над нижними ступенями в ореоле нежного сияния, парил серафим.
— Сегодня снова день твоей попытки, Ахашвейрош, — сильным мелодичным голосом проговорил он, и по его лицу и интонации старик понял, что вестнику Господа известно о ключе учителя.
Более того, он мог бы поклясться, что отрешенный обычно ангел сейчас почти улыбался!
— Благодарю тебя, о пресветлый… — словно загипнотизированный, старик поднялся на ноги, и рука его сама собой потянулась к застегнутому нагрудному карману.