Ключ от рая

Бекмурад-теке взглянул на юношу и понял, что речь идет о нем. Теке не сразу сообразил, что ответить. На этого парня ему было наплевать, но он боялся, как бы ответ его не разочаровал хана и Мядемин бы не сказал: «Какой из тебя сын Аллакули-хана!» Но и заставлять ждать тоже было нельзя. С подобными вопросами хан обращался разве только к Мухамеду Якубу Мятеру, а уж с наемными сотниками, вроде Бекмурада, и здоровался даже не всегда, поэтому случая терять было нельзя. И Бекмурад-теке изобразил на своем лице негодование и воскликнул:

— Был бы я младшим сыном Аллакули-хана, я бы сказал, что таких трусов надо живыми в землю зарывать.

Мядемину ответ понравился, он кивнул головой, тряхнул поводом и, не добавляя больше ни слова, двинулся вперед. Бекмурад-теке тоже было тронулся вслед за ханом, но, проехав рядом некоторое расстояние, подумал, что может показаться Мядемину слишком назойливым, и попросил его позволения вернуться назад и проследить, как будет исполнен приказ «младшего сына Аллакули».

Прямо на том месте, где состоялся суд, два человека уже рыли яму, поднимая облако пыли, а юноша стоял рядом и старался не глядеть на них, словно не он сейчас должен был лечь живым в эту яму без савана и отходной молитвы.

Когда работа двух копальщиков уже приближалась к концу и всем стало ясно, что казнь вот-вот совершится, один из стариков, стоявших рядом, не выдержал и подошел к Абануру Ниязмахрему, который, как начальник непокорного воина, обязан был присутствовать при казни.

— Ровесник, неужели этому бедняге так и погибать?

Но ответил ему Бекмурад-теке:

— На свете нет большего проступка, чем ослушаться ханского приказа! И если кто-то считает невиновным человека, названного ханом, то должен сам лезть в яму вместо него!

И Ниязмахрему, в душе не желавшему смерти юноше, пришлось кивнуть головой, потому что он боялся, что, если будет спорить с Бекмурадом, тот донесет на него хану.

Тем временем копальщики уже вылезли из ямы, воткнули в землю лопаты и принялись отряхивать с себя песок. Даже самый жестокий человек, казалось, не решился бы без всякой личной вражды закопать в землю другого, и Ниязмахрем все еще надеялся, что теке в конце концов сжалится над юношей и отменит свой приказ, ограничившись каким-нибудь более легким наказанием. Но Бекмурад молчал и всем своим видом показывал, что ждет исполнения приказа. Видя заминку в деле, он сам крикнул:

— Возьмите у него ружье. Оно пригодится, когда будем сражаться с врагами.

Всех поразило, что Бекмурад, будучи сам туркменом, так назвал своих соплеменников. Но никто не тронулся с места. Ниязмахрему пришлось приказать самому:

— Сними ружье!

Юноша снял его и приставил к только что насыпанному песчаному холмику.

— А теперь лезь в яму.

Все ждали, что парень теперь бросится в ноги начальнику и станет молить его о пощаде, но он даже не поднял глаз, сделал несколько шагов к яме и остановился в нерешительности. Тут прежний сердобольный старик снова подал голос:

— Подождите, сынки!

Старик был поваром мингбаши Ниязмахрема, и звали его Маруф-ага. Маруф подошел к Бекмураду и сложил руки как для молитвы.

— Справедливый вождь! Я всю жизнь прослужил хану. Пожалейте его! Он мой сосед, единственный кормилец в семье, а у него двое детей.

Бекмурад холодно смотрел на старика.

— Вождь мой, я до самой смерти буду служить вам, не убивайте только этого юношу! Или уж закопайте вместо него меня! Я уже прожил большую часть жизни, а его года только начались!

Бекмураду не верилось, что старик и вправду готов принять такое наказание вместо друга. Он подумал, что сам даже ради родного отца не полез бы в землю. А тут ради чужого человека!.. Теке прищурил глаза:

— Ты и в самом деле готов лезть вместо него?

Старик тут же горячо ответил:

— Только прикажите, сделайте милость!

Глаза его были полны мольбы, слезы катились по сморщенным щекам и мочили седую бороду. Бекмурад понял, что старик и вправду готов на смерть, но такой исход его не устраивал, ему хотелось до конца выслужиться перед ханом. Бекмурад-теке отвернул голову.

— И козу подвешивают за свою ногу, повар, и барана.

Старик закрыл лицо руками и отошел в сторону.

А Бекмураду надоела эта возня, он повернулся к юноше и резко приказал:

— Ну, тебе говорят, лезь в яму!

Юноша не двигался с места. Он смотрел на черное дно могилы, а оттуда, казалось, поднимали к нему руки жена и двое его ребятишек и, плача, молили его: «Не бросай нас, не оставляй сиротами! Попроси пощады, они простят!» Но юноша был слишком горд, чтобы целовать подошвы чужеродному наемнику.

Видя, что приказ его не выполняется, теке посмотрел зло на мингбаши, требуя, чтобы он, как начальник, распорядился.

Ниязмахрему не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться воле Бекмурада. Он прекрасно понимал, что в противном случае его самого ждет наказание.

Мингбаши видел: если просто отдать приказ, никто по своей воле не примет сейчас на себя роль палача. Поэтому он указал рукой на двух воинов:

— Вы, двое, подите сюда.

Те, кому было приказано, подошли.

— Если не хотите попасть сами в эту же яму, свяжите ему руки и бросьте туда.