И у кибитки встретила его Айпарча. Вся посветлевшая лицом, нетерпеливо сияя навстречу своими чистыми глазами, дождалась, когда он слезет с коня, подошла, взяла его огрубевшие в степи руки — и вдруг спрятала в них свое лицо, выдохнула еле слышно:
— Так ждала я тебя, Годжук… Думала, случилось что по дороге. И так боялась за тебя…
И слезы ее горячие почувствовал он на своих ладонях. До сердца его дошли эти слезы, и горячо, хорошо стало от них в груди. Лучшей встречи не мог представить себе Годжук, уж он-то знал цену слез жены своей, прирожденной степнячки.
— Случилось, милая… — улыбнулся он склоненной ее голове, вдыхая полынно-теплый родной запах волос ее, по которому так тосковал в пути. — Но после об этом. Веди в кибитку, хозяйка.
— А у нас гостья, Годжук, — сказала она вполголоса, подняв на него счастливые, промытые слезами глаза, — Из аульных женщин. Но это ничего, она ненадолго.
— Надолго, нет ли — об этом знать хозяину не положено, — пошутил он.
Эта женщина с ребенком появилась на второй день после отъезда мужа — появилась, чтобы познакомиться и поздравить с новым жилищем, с новым очагом, и в том не было ничего странного: чем быстрее сойдешься с аульными жителями, тем лучше. Она была не старше Айпар-чи и красива, только глаза ее успели отчего-то потускнеть и обозначились горькие складочки у губ, словно думала она все время о чем-то скорбном.
После первых приветствий и знакомства Гюльдже-мал — а именно так звали эту женщину — сказала свойственным ей резковатым голосом:
— А твоего мужа зовут ведь Годжуком Мергеном… или я ошиблась?
— Нет, ты не ошиблась, — ответила удивленная Ай-парча. — Но неужели все в ауле уже знают о нас?
— Еще не все. Однако имя Годжука Мергена уже бежит впереди его коня. И было известно здесь и раньше…
— Но почему? Или он сделал что плохое? Но честь рода Мергенов…
— Да нет, сестра, как раз наоборот. Его дутар виновником тому, только и всего.
— О да, — облегченно и радостно согласилась Айпарча, разливая по пиалам чай, — он играет хорошо… он очень хорошо играет, не хуже известных мукамчи. Но знаешь, — в порыве откровенности вдруг сказала она, — как человек он еще лучше, он… он ни на кого не похож…
И, стыдясь уже, замолчала.
— Да? — сказала Гюльджемал тусклым голосом. — Что ж, и это известно в нашем ауле…
— Вот не знала, что мой муж столь известен…
— Слухи, знаешь, быстрее людей. — И как-то по-мужски пристально, заставив Айпарчу опустить глаза, глянула и сказала непонятно: — А ты красива, сестра…
С тех пор в третий раз приходит она, и они уже стали подругами. Смелая, немножко резковатая Гюльджемал нравилась ей, напоминала о кочевьях юности, где женщинам не так уж редко приходится заниматься мужскими делами и где они потому были всегда свободнее и уверенней в себе.
Но совсем не так уверенно чувствовала себя теперь Айпарча. Первая от сообщения знахарки радость ее длилась недолго и тут же сменилась все тем же мучительным вопросом: если не в ней дело, то что ж выходит… в Годжуке, выходит, вся причина?.. Этот вопрос был для Айпарчи ничуть не легче сомнений в себе. Детей не было и по-прежнему могло и не быть, знание причины никак не помогало им; но еще больнее была ее измаявшемуся в надеждах сердцу жалость к мужу, такому сильному и доброму, но беспомощному… К тому же что-то неладное почувствовала она, когда знахарка, сосредоточенно и как-то даже угрюмо осматривавшая, долго мявшая ее, вдруг с радостью объявила ей: «Благодари аллаха, все у тебя хорошо! Забеременеешь, когда будет угодно небу!..» Но еще страннее вел себя муж, очень уж вроде обрадовавшийся этому тоже… Ему ли радоваться так? Ей ли не знать, как радуется или печалится он, не чувствовать каждую заминку в душе его?! И потому сомнения не покидали, никак не могли покинуть ее.