Ключ от миража

А новенький топорик лежал на столе. Лезвие его блестело как зеркало. И тогда… Он, Сажин, хорошо помнил это — именно тогда у него возникло жгучее яростное желание схватить его и…

Сотни, тысячи раз он представлял себе — он хватает этот самый топорик, размахивается и что есть силы бросает его, попадая прямо в спину, в хребет между лопаток — ЕМУ. Женя тогда почти ничего не знал о НЕМ. Он никогда прежде не слышал ни об убийствах в Москве, ни о «Мосгазе». Просто он чего-то испугался — сам даже не понял сначала чего, когда бежал по лестнице во двор и внезапно услышал внизу, в подъезде, шаги. Кто-то поднимался навстречу, кто-то медленно обходил этажи. Кто-то чужой.

Что именно так сильно тогда его напугало, Женя не понял. Отчего-то не хотелось встречаться с этим чужим человеком. И он юркнул в нишу за трубу мусоропровода. Он хотел выйти во двор всего на час, пока мать не вернулась с работы, а младший братан Витька был занят тем, что с упоением мастерил себе танк из картонной коробки. Во дворе пацаны гоняли в футбол и охрипли кричать ему, Жене, чтобы он выходил стоять на воротах, потому что Федьку Зотова, прежнего вратаря, мать увела домой драть за полученную по сочинению двойку. За окном светило солнце. Чирикали воробьи на карнизах. А от трубы мусоропровода — Сажин помнил это даже сейчас — пахло масляной краской и картофельными очистками, кем-то рассыпанными по полу. И жужжала, билась в оконное стекло первая весенняя муха.

А кто-то медленно поднимался по лестнице. И Женя увидел его из своего укрытия — это был высокий темноволосый молодой мужчина, без плаща, без пальто, в модном твидовом пиджаке и темных брюках. Он прошел мимо спрятавшегося за трубой Жени, поднялся на пятый этаж и позвонил в одну из квартир. Прежде чем Женя успел сообразить, что это была за квартира, он уже услышал щелчок замка и голос брата Витьки. Тому было всего шесть, но он уже наловчился открывать замок, приподнимаясь на цыпочки, и открывал дверь всем — почтальонше, соседкам, приходившим к матери, Жениным одноклассникам, даже медсестре, ходившей к нему делать уколы, когда у него болело ухо. Открыл он и незнакомцу. Тот вошел, дверь клацнула, захлопнулась. А потом Женя услышал истошный крик брата — вопль боли и ужаса.

И тогда… Нет, он даже не понял, что случилось. Он не понял ничего. Его словно парализовало. Мать обвиняла его в том, что он не бросился сразу звать на помощь соседей. Она не понимала, что он не мог этого сделать — его парализовало там, на площадке между пятым и четвертым этажом, когда он услышал этот крик. Он не мог никуда бежать, не мог ни кричать, ни говорить. Мать ошибалась, обвиняя его в том, что все произошло почти у него на глазах, — нет он ничего не видел. О том, что произошло в их квартире, он узнал позже. Когда он, скорчившись от страха, сидел за трубой мусоропровода, он только слышал крики и пронзительный плач — где-то там, за толстой глухой стеной.

Так было наяву. А НЕ НАЯВУ все было совершенно иначе. Сотни, тысячи раз он, Сажин, тогда еще просто Женя Комаров — одиннадцатилетний, двенадцатилетний, четырнадцатилетний, — представлял себе, как он приходит на помощь и спасает брата. Берет топорик — этот вот, точно такой же, каким он, этот зверь, убивал Витьку, берет его и бросает что есть силы прямо ему в спину, в этот его модный пиджак!

Было ведь так просто это сделать — попасть, прикончить его, ведь он был совсем рядом, прошел всего в каких-то двух шагах и даже не оглянулся…

В детстве он часто думал об этом. А потом все это забылось. Все забывается, если не вспоминать. Сажину казалось — он забыл. Он никогда не ездил по Ленинградскому проспекту.

Но однажды в конце апреля он ехал мимо. И увидел слева на той стороне проспекта на кирпичной стене огромный рекламный транспарант: «Продажа квартир, сдача офисов в аренду. Контактный телефон…»

Это были те самые стены, тот самый дом. Тот же корпус. И телефон… Он как-то сразу врезался в память. Засел там гвоздем. И Сажин позвонил. Юная девушка-секретарь все ему рассказала, все пояснила.

И уже в сентябре он переехал. И даже не задавал себе вопросов: зачем он все это делает и что же будет дальше?

А дальше все вроде было нормально. Только однажды он медленно проделал тот самый путь — поднялся с первого на пятый этаж, постоял на той площадке. И с удивлением понял, что мало что изменилось. Кафель вот только на полу после ремонта новый, да стены выкрашены в зеленый, вместо прежнего синего, цвет. Да еще дело было не в полдень, а в полночь, когда все жильцы уже спали. И он был уже не тот насмерть перепуганный, растерявшийся одиннадцатилетний мальчишка, а взрослый, сильный, очень сильный мужчина.

Теперь, для того чтобы исполнить ту свою заветную детскую мечту — спасти брата, повернув время вспять, спасти того, в чьей смерти он не был виноват, но за кого выслушал столько ужасных обвинений и упреков от матери, ему даже не нужно было оружия. Он справился бы с убийцей голыми руками.