Ну докосился — мне же любопытно стало, чем он там занимается, и я тихонечко прокралась следом.
Этот… ыыыыы… буратино протопал сквозь реденький лес молодых елочек, спустился в низинку, оглянулся, меня не заметил, и… ежики-смеежики, ему сколько лет?! Если бы я сама не убедилась в его… кхм… так скажем, мужской состоятельности — сказала бы, что не больше пяти! С таким восторгом сие долговязое дитя принялось прыгать, кувыркаться, ухать и… похоже, он себе что-то вроде воздушного батута наколдовал, потому что нормальные мужики не скачут попой вверх в кувырке на три метра в высоту!
Нет, я все понимаю… похоже, возможность магичить без отката и общее блаженное состояние организма, свободного от проклятия, подействовало на Шона как хорошая порция забористой травки. Мне даже немножко завидно стало… и смешно — не прыгать от восторга он не может, но вот так дурачиться у меня на глазах стесняется. Хи… нефиг, я тоже хочу получить свою порцию удовлетворения от выполненного антипроклятийного подвига.
Поэтому я выбралась из елок и демонстративно уселась на выступающий из песка корень в позе заинтересованного зрителя, восторженным "Давай еще!" отметив особо заковыристый кувырок.
Прыгун смешно дрыгнул ногами в воздухе от неожиданности, смутился и даже — о чудо — нежно зарозовел. За одно это зрелище три проклятья съесть не жалко! Впрочем, долго краснеть Шон не собирался, стремительно шагнул ко мне, подхватил на руки и снова… прыгнул! На три метра вверх, или даже на четыре! А-а-а-а-а-а!!! Псих! Я ж ему батут сломаю!
Не сломала… и так обалдела, что следующий кульбит в воздухе встретила потрясенным молчанием, а потом прочувствовала прелесть, и визжала уже не от страха, а от восторга, хохоча и подначивая "кунгуренка" скакнуть повыше.
Теперь мы бесились, кувыркались и хохотали вдвоем, распугивая местную высокоостровную живность и сбрасывая куда-то в пропасть напряжение, страхи, мрачные мысли. Похоже, от того, что я разделила его сумасшествие, Шона торкнуло еще сильнее и, в очередной раз подпрыгнув, он со мной на руках вознесся чуть ли не на пять метров над поверхностью острова. Ух!!! А там кто?
На другой краю нашего летучего куска природы спокойно паслись лошади и возилась у костра знакомая белобрысая личность.
Шон тоже его заметил, а может вспомнил, что сам его сюда и притащил, и кенгуриными прыжками, так и не выпуская меня из объятий, понесся в ту сторону. В результате мы свалились на удивительно спокойного Кароля буквально с неба, к чему последний отнесся совершенно философски, ибо был занят. Приманивал на кусочек сухаря черно-белую зверушку с беличьим хвостом, подозрительно смахивавшую на скунса. Именно поэтому я нисколько ему не посочувствовала, когда животина, уже почти соблазнившаяся вкусняшкой, шарахнулась от падающих с неба психов и скрылась в кустах.
— Ну вот, спугнули… — вздохнул Кароль, невозмутимо закидывая невостребованный сухарик в рот и смачно им захрустел. — Есть хотите?
— Мррряяяффф! — красноречиво ответил ближайший куст, затрепетал фигурно вырезанными листочками и явил нашему взору знакомую кошачью харю с той самой скунсообразной белкой в зубах. — Мррууууу!
— А ты иди отсюда, вредитель! — возмутился Кароль, и кинул в Кота веточкой. — Второго шурасика уже задушил, заррраза! Не жалко? Они такие милые и редкие, на поверхности уже давно вымерли! А ты последних жрешь!
Кот посмотрела на белобрыса как на умственно отсталого, и придавил слабо пискнувшую добычу лапой. О, так она живая еще.
Я почему-то даже не удивилась тому, что эта наглая усатая морда опять взялась неизвестно откуда, как только миновала опасность. Но белочку мне тоже стало жалко:
— Опусти зверушку, изверг, я тебе колбасу дам! — предложила я мелкому хищнику, для наглядности развязывая тесемки сбереженного Каролем рюкзака и вытаскивая оттуда вкуснятину. — Целую половину… или треть! — я оценила размер кольца домашней колбасы, прислушалась к голодному грому в недрах собственного организма и задумалась — а настолько ли мне жалко белочку? Она конечно, эндемик, но это — колбаса! Домашняя, с чесночком и специями…
— Правильно котик, отдай зверика мне, — вдруг протянул Шон, прерывая мои размышления и с каким-то необоснованным интересом разглядывая кошачью добычу.
— Нет уж! — я возмутилась и пихнула алчно поблескивающего глазами долгоносика локтем в бок. — Это мой кот, моя колбаса и моя белка!
Кошак с интересом переводил взгляд поверх белки с меня на Шона и явно раздумывал. Потом — вот клянусь! — пожал плечами и выплюнул меховушку мне под ноги. Понятно, у меня есть колбаса, а у соперника нет!
— Хм, — Шон усмехнулся, глядя, как я пытаюсь отломать кусок поменьше, а котище пресекает мои поползновения гневным мявом. — Ну забирай, ладно, раз она тебе так нужна… воротник сделаешь? — он насмешливо прищурился и щелкнул меня пальцем по носу. Я отмахнулась и чихнула.
Притворявшаяся трупом скунсобелка подпрыгнула, отчаянно запищала и в мгновение ока взлетела на верхушку самой высокой елки, откуда еще минут десять гневно материла нас на свой беличий манер, захлебываясь возмущенным стрекотанием.