И снова, шагая через джунгли, смертельно усталый, Брайн вспомнил, как два года назад они с Бейкером покидали Англию на военном транспорте. Брайн стоял у поручней, в стороне от других, глядя, как доки с огромными навесами и диковинные, словно с Марса, подъемные краны на изогнутых ногах отодвигались все дальше, а вода бурлила и волновалась. Буксир вывел их в открытое море, всюду с криками носились тучи чаек, ожидая объедков, а солдаты, сгрудившись на корме, плевали, пытаясь попасть в чаек, пуская в них белые стрелы слюны. Брайн улыбался, глядя, как они стараются изо всех сил, и раздумывал, сумел бы он плюнуть более метко или нет, но пробовать не стал, потому что вокруг было еще много интересного. Желтоватые облака висели над островом Уайт, неподвижные и важные, словно и они были новобранцами и ждали, пока их отправят в какой-то воображаемый заокеанский лагерь. Впереди виднелся на голубой воде слегка накренившийся американский корабль, который загружали краны. Брайн снял панаму, чтобы ветер не сорвал ее и не швырнул чайкам. Вода пенилась за кормой, но качка была едва заметна, и он надеялся, что в море его не укачает — он в первый раз выходил в открытый океан, — вспомнил, как его тошнило, пока они ехали двадцать семь миль до Уорксопа, куда его эвакуировали в 1939 году, и желчь его осталась между Ньюстедом и Трентом, между карьерами Дербиширских холмов и величественными стенами Дюкериса. Они проплыли мимо «Куин Мэри», оставили ее за кормой и направились к зеленым берегам острова Уайт, где над деревьями возвышался замок с зубчатыми башенками, вдоль длинной Саутгемптонской гавани, где на фоне неба у мола теснились навесы и краны, а на голубой воде покачивались всевозможные суда, и у некоторых из труб шел тонкий, словно лоскутный, дымок, а у других дым так и валил, будто жгут вату. «Это замечательно, я рад, что уезжаю из Англии, хотя мой старик и сказал, что я набитый дурак и сумасшедший, потому что не хочу избавиться от солдатской службы, и пусть даже Полин не простит меня, если поймет, что я мог остаться в Англии по семейным обстоятельствам. Я, конечно, не уверен, что мог как-то вывернуться; но если я и начну тосковать, то, надеюсь, не раньше чем в тысяче миль отсюда и тогда уже нельзя будет добраться назад вплавь». Он вздрогнул оттого, что кто-то хлопнул его по плечу, и хотел, не оборачиваясь, сказать: «Я знаю, это ты, Бейкер, черт тебя возьми», но обернулся, и Бейкер склонился к нему, высокий, как Пизанская башня, привстав на носках, чтобы быть не на три, а на шесть дюймов выше его.
— Ты рад, что мы наконец в пути? — спросил он.
— Ясное дело, — ответил Брайн. — Я всегда мечтал удрать из Англии и поглядеть другие страны, с тех самых пор, как себя помню.
Взволнованные новобранцы рассыпались по всему кораблю и делились впечатлениями.
— Видишь, они-то рады, — сказал Бейкер. Он покосился на Брайна сквозь очки. — И я тоже в первый раз уезжаю. Мой старик все обещал, что я поеду отдохнуть в Швейцарию, с тех самых пор, как кончилась война, но до дела так и не дошло.
Они видели, как голубой «бофайтер», снизившись, выпустил торпеду в деревянную мишень и с ревом пронесся над спокойной зеленоватой водой.
— Я переписываюсь с одной девушкой, которая живет в Швейцарии, и хотел бы поехать туда из-за своих чувств к ней, — сказал Бейкер.
— Не понимаю, как можно питать какие-то чувства к стране, — сказал Брайн, подшучивая над ним. — Пожалуй, я не пожалею, если никогда больше не увижу этот наш притон.
Корабль медленно повернул на восток и пошел вдоль Спитхеда к Портсмуту. Мимо, не погружаясь, проплыла подводная лодка, за ней эсминец, оба в знак приветствия приспустили флаги.
— А я думал, ты женат, — сказал Бейкер.
— В том-то и штука. Все это теперь позади.
Брайн закурил сигарету и бросил спичку в водосток. Волны плескались у борта. Кто-то на палубе, поодаль от них, указал на военные корабли «Рамнллиз» и «Малайя», стоявшие в Портсмуте, и на береговые форты, построенные еще для защиты от Наполеона.
— Это слово «Малайя» мне кажется знакомым, — со смехом заметил Бейкер.
— Или, наверно, скоро будет знакомым, — сказал Брайн, с трудом оторвав взгляд от волн, пробегавших внизу, у ватерлинии.
Бейкер, со спокойным презрением глядя на удаляющийся берег, продекламировал:
Англия,
Остров сифилитиков,
Оплот величия,
Поганое дерьмо.
— Да, кроме Ноттингема, — сказал Брайн. — И вообще не очень-то задавайся.
— Патриотизм, — усмехнулся Бейкер.
— Чем думать о моем патриотизме, — сказал Брайн, — подумай лучше о моем желудке. Давай спустимся вниз и поглядим, не найдется ли там чего пожевать.
22
Брайн получил от матери письмо, она сообщала, что коллекцию подков призовых лошадей, принадлежавшую Мертону, поделят между членами семьи и одну подкову она сохранит до его возвращения.