Ключ от двери

— Может, скоро уже вершина, — с надеждой сказал Оджесон, но не тут-то было. Вода больше не грохотала в ущелье: чем выше они взбирались, тем тоньше стано­вился поток и ритмичнее шум.

Им снова пришлось пробираться через заросли. Троп­ки не было, и они инстинктивно держались поближе к руслу реки. Брайн размахивал ножом, прорубая дорогу, пока мускулы у него не одеревенели и не стали такими же бесчувственными, как сучья, что валялись под ногами. Поваленные деревья, скрытые кустарником, давно уже сгнили, лишь кора сохранилась, и, наступая на такое де­рево, он увязал в мягкой красноватой трухе. Вокруг не было никаких признаков жизни, только муравьи деловито сновали по листьям да одна или две пиявки болтались на сучьях, точно ожившие ботиночные шнурки.

— Ну и воняет же тут, как в сортире, — сказал Керкби.

Он обменялся с Брайном местами и пошел впереди. Когда они останавливались, вокруг воцарялась тишина, на­рушаемая лишь далеким бормотанием воды да пением птиц в ветвях. А когда трогались в путь, снова слыша­лись лишь удары шести ножей, разрубавших сучья, — ше­стеро людей вторгались в древесную чащу. Только в до­лине эти звуки смолкали. Неожиданно они вышли к реке. Лучи солнца вдруг пробились сквозь листву, и они уви­дели, как игуана метнулась прочь и спряталась в своем убежище.

На уступе, нависшем над долиной, они нарубили веток для костра и расчистили место для ночевки. Джек нашел огромного красивого кузнечика с длинными, как антенна, усами. Брайн ногой отшвырнул его, а Джек ткнул при­кладом, но кузнечик все еще шевелился. Тогда Бейкер выстрелил, и от насекомого мокрое место осталось. Це­лая батарея жестянок шипела на огне: консервы, мясные и овощные, фруктовый пудинг, рядом стоял чайник, ле­жали галеты и сыр.

В семь часов все, кроме часовых, легли спать. Нот­мэн и Брайн, дежурившие первые два часа, тихо перегова­ривались.

— А ты что будешь делать, когда тебя отпустят?

— Искать работу, наверно, — сказал Брайн. — Впро­чем, еще не знаю, какую именно. Я на станке работал, когда меня взяли: всего-то два года прошло, а кажется,— целая вечность. И все же, ей-ей, я рад буду вернуться к Полин.

Последние слова вырвались у него невольно, прежде, чем он это успел осознать, словно вопль души, удивив­ший его самого настолько, что он даже замолчал на время.

— А ты совсем скоро уедешь, — проговорил он нако­нец, просто чтобы сказать что-нибудь.

Нотмэн потянулся к костру за огоньком.

— На рождество — за несколько месяцев до тебя. Пусть они кого другого наймут караулить свою отжившую империю. И найдут: такие дураки каждую минуту ро­ждаются. На мне тут семь лет ездили, и теперь уж я по­шлю их подальше да натворю что-нибудь напоследок. И вовсе не из мести, а так, по привычке, она — вторая натура.

Он говорил спокойно, но устало, таким тоном, будто и впрямь можно вот так один на один сломить мощь Бри­танской империи.

— Да, конечно, я добровольно остался в военно-воз­душных силах, — сказал он, предвидя возражения Брай­на, — вот и оказался в дураках, сам это признаю. Я ду­мал, немцев нужно будет еще несколько лет удерживать, а теперь, вместо того чтоб бороться с фашизмом, я помо­гаю здесь фашистам. Единственное, чего мне теперь хо­чется, — это поработать как следует для разнообразия, и если кто-нибудь из моих новых друзей при мне скажет, что верит в Британскую империю, то уж я сумею растол­ковать ему кое-что. Горячиться, конечно, не стану, если мне не поверят. Нет, я просто прекращу этот разговор, как разумный человек, который знает, о чем говорит.

— Ты рассуждаешь совсем как участник Сопротивле­ния,— улыбнулся Брайн.

— Да нет, все это только слова. Тут, в джунглях, тихо, никого нет.

— Это вам только кажется, — вдруг произнес из-под своей сетки Бейкер, — но разве вы, два большевика, не знаете, что все к лучшему в этом лучшем из миров?

Уже серел рассвет, ознаменованный мелкой неторопли­вой изморосью и выстрелами, — это палил Бейкер, посы­лавший в долину пулю за пулей, пока Нотмэн готовил им на завтрак горячий пудинг с молоком. Они решили встать пораньше и теперь наполняли фляжки из узкого ручейка, в который превратилась Сунгей-Паван; воды могло не быть больше, до тех пор пока они не доберутся до другого склона горы.