Я был уверен, что не подчеркивал этих стихов. Их мог отметить только заведующий шумовыми и световыми эффектами, но у него был свой экземпляр пьесы. Конечно, это пустяк, но он не давал мне покоя. Я показал подчеркнутое место Кит, но и она не могла придумать никакого объяснения.
– А это что? – спросила она, переворачивая рукопись и указывая на строчки, нацарапанные на последней странице. – Разве ты сочиняешь стихи в свободное время? Что-то уж слишком много помарок!
Я смотрел на черные буквы, написанные незнакомой рукой. Если принять во внимание все поправки, то перед нами лежали следующие стихи:
Это был сонет, но, по-моему, очень скверный. Вторая половина его звучала так:
Внизу стояла надпись: «Изготовить двадцать шесть экземпляров», и пометка, свидетельствующая о том, что приказание выполнено.
– Какая-то чепуха! – заметил я. – Я бы постыдился так писать. Полнейшая бессмыслица!
– Наоборот, – возразила Кит. – Бьюсь об заклад, что в эти стихи вложен большой смысл. Весь вопрос в том, что они означают. Если не ошибаюсь, это измена!
Глава тринадцатая
Смысл сонета
Действительно, стихотворение было какое-то странное.
– Здесь что-то нечисто, – сказал я.
– Да, весьма вероятно, – согласилась Кит.
Подумайте сами. На первый взгляд в стихах не было ничего подозрительного. Во времена, когда я был мальчишкой, человеку ничего не стоило вместо письма разразиться поздравительным сонетом – тогда это казалось проще, чем теперь, – и послать его другу ко дню рождения, к свадьбе или по какому-нибудь другому поводу. Сонеты становились настоящей поэзией, если их писал такой человек, как Шекспир, но часто стихи не стоили даже клочка бумаги, на котором были написаны.
Однако даже самый неискушенный читатель легко может заметить, что творение джентльмена в желтом не относилось к числу поэтических шедевров. Перечитайте его еще раз, и вы увидите, что автор потратил целых четырнадцать строк только на то, чтобы довольно бессвязно и обиняками сообщить: мол, не хватает ему слов для выражения своих чувств.
Когда ежедневно работаешь рядом с таким человеком, как Шекспир, то уж что-что, а хорошие стихи от плохих научишься отличать.
– Если он никак не может выразить свои чувства и понимает это, – сказала Кит, – то к чему пытаться писать стихи?
– Да еще переписывать в двадцати шести экземплярах, – добавил я с недоумением, вспоминая, как трудно было писать школьные сочинения.
– Ложная скромность! На самом деле ему, наверное, кажется, что он создал великое произведение.
Я был уверен, что это не просто поздравительные стихи ко дню рождения. Сонет был написан совсем с другой целью, и для самого автора чувство и поэтический стиль гроша ломаного не стоили. Он вложил в стихи особый, тайный смысл; только это и имело для него значение.
– Послушай, – сказал я и прочитал:
Это же ясно, как Божий день! Он предлагает читать между строк.
– Верно! – взволнованно вскричала Кит.
– «Апофеоз», – повторил я. – Клянусь Богом, я не знаю, что это значит!
Она сморщила лоб, стараясь припомнить.
– Я где-то встречала это слово… Постой… Мне кажется, оно есть в стихотворении Спенсера. По-моему, это значит «торжество».
– Тут хоть есть смысл! Но к чему употреблять такое слово?
– Он, наверное, думал, что оно звучит очень возвышенно и поэтично.
– Двадцать шесть экземпляров! – продолжал недоумевать я. – Для кого? Может быть, это двадцать шесть заговорщиков?
Кит согласилась, что такое предположение вполне возможно. А я после подслушанного разговора уже ничему не удивлялся.