Ключ из жёлтого металла

— Во-первых, пан Черногук появился в Праге уже на моей памяти, в девяносто восьмом году. Где он жил и чем занимался до этого, никто толком не знает. Одним он рассказывает, как много лет жил в Штатах, другим трет, что у него был бизнес в России, третьим заливает, будто его родители — богатые аргентинские скотоводы чешского происхождения, и так далее. Что тут правда, что нет — неведомо. Ясно только, что денег у него какое-то немыслимое количество. И подозреваю, он продолжает неплохо зарабатывать, хотя понятия не имею, как именно. Те его проекты, которые на виду, — издательство, галерея, кино — доходными не назовешь. По моим прикидкам, на хлеб хватить должно, но с маслом уже будут проблемы. Обсуждать все это довольно скучно, согласен, но…

— Да нет, не сказал бы, что скучно. Вопрос «Где все эти люди берут деньги?» — один из самых занимательных, — улыбнулся я.

— Еще интересней, на мой взгляд, то, как он их тратит, — Митя почему-то перешел на шепот. — Сколько раз я обсуждал с паном Болеслевом книги, кино, музыку, столько раз убеждался: у него прекрасный вкус. Можно сказать, безупречный. Не люблю чужих советов в таких делах, но к его рекомендациям прислушиваюсь. И до сих пор ни разу не пожалел. В то же время в его собственном издательстве выходит исключительная дрянь. Впрочем, нет, не исключительная, а посредственная дрянь. Это, на мой взгляд, гораздо хуже. Его художественная галерея торгует бездарной мазней. Причем я мог бы понять, если бы это была коммерческая салонная мазня, пользующаяся спросом. Но нет — мало того что дрянь, так еще и с претензией на цветущую сложность, совсем не то, что желают увидеть в своих гостиных и спальнях обладатели толстых кошельков. О фильме, который недавно профинансировал пан Болеслев, даже говорить не буду — не за столом. Уровень театрального фестиваля, окропленного его золотым дождем, ниже плинтуса. И что самое поразительное, пан Черногук прекрасно это понимает. На вопросы «зачем?» не отвечает ничего вразумительного, в лучшем случае говорит: «Так надо» — и улыбается загадочно, хуже Джоконды, честное слово. Очень все это странно.

— Да уж, — согласился я. — Если бы ему самому нравилось, тогда еще ладно.

— Нет-нет, ему не нравится. И он это не скрывает. Но бабло отстегивает исправно… Потом, эти его знаменитые вечеринки. Считается, что на Нерудовой дважды в неделю бухают избранные, интеллектуальная элита, соль земли. Но если приглядеться — вы же видели эту «соль»?

— Теоретически, видел. Но ни хрена не помню, — вздохнул я. — Рад, что вы не заметили, но я был смертельно пьян. Пришел уже на автопилоте. И, насколько я себя знаю, наверняка тут же добавил еще.

— Да, со стороны казалось, что вы в полном порядке.

Было заметно, что Митя сомневается в правдивости моих слов, но ему неловко говорить об этом вслух.

— Просто у меня очень хороший автопилот. Если верить свидетельствам очевидцев, со светской жизнью он справляется много лучше, чем я. Жаль только, что объяснительных записок мне наутро не пишет. Так что я действительно ничего не помню. Но верю вам на слово, что публика на вечеринках не самая интересная. Ничего удивительного. Богема, вопреки общепринятым представлениям, чертовски скучный народ. А стоящих людей на светское мероприятие обычно калачом не заманишь, им время дорого, работать надо.

— Так-то оно так. Но к Болеслеву, пожалуй, ходили бы. От таких полезных знакомств бедные художники обычно не в силах отказаться, а богатых художников у нас тут пока почти нет. Однако стоящих людей он особо и не зовет — так, изредка, разнообразия ради. Чтобы стать завсегдатаем его вечеринок, желательно быть безнадежной посредственностью. Или городским сумасшедшим, их пан Болеслев тоже коллекционирует. Я сам когда-то попал к нему в этом качестве.

Ничего неожиданного, подумал я. Одни только зеленые ботинки дорогого стоят. А ведь еще и шарф имеется, самый длинный на обоих берегах Влтавы, готов спорить. И самый полосатый.