Ключ из желтого металла

– Мирра? – переспросил я. Вспомнил ее картинку на тротуаре, Митин рассказ о знаменитой художнице, разбивающей сердца, и, сам себе не веря, но уже заранее зная ответ, уточнил: – Жукотовская?

– Так вы меня, получается, знаете? – нахмурилась она.

– Знаю, что вы гений, знаменитость и роковая красавица, – улыбнулся я. – Мне позавчера прекрасный смешной человек по имени Митя о вас все уши прожужжал.

– Что за Митя?

– В зеленых ботинках и полосатом шарфе, – улыбнулся я.

– А. Лжедимитрий, значит. Ясно.

Хорошее прозвище, подумал я. Очень ему подходит.

– Он, возможно, и прекрасный, дело вкуса. Но совсем не смешной, – строго сказала Мирра. – Это только поначалу так кажется. Вы с ним, наверное, недолго знакомы?

– Я его сегодня третий раз в жизни видел.

– А, ну вот. Впрочем, неважно. Лучше расскажите, откуда вы взялись.

– Из Вильны приехал. Ничего выдающегося, сел в автобус и приехал. В воскресенье утром.

Мирра удивленно покачала головой – дескать, откуда только не приезжают люди – и задумалась. А я, воспользовавшись случаем, ее разглядывал. Действительно редкая красавица, как я сразу не заметил? Я бы и сейчас, пожалуй, не заметил, если бы не вспомнил, как Митя ее расписывал. Вероятно потому, что красота была слишком малозначительной частью правды о Мирре, второстепенной и даже немного досадной особенностью, о которой она сама почти никогда не вспоминала. Я не раз встречал некрасивых женщин, совершенно не озабоченных своей внешностью, что, безусловно, шло им на пользу и добавляло обаяния. Но вот красавиц, искренне равнодушных к собственной красоте, мне до сих пор видеть не доводилось.

– Все, я вас вспомнила, – Мирра с явным облегчением встряхнула головой. И звонко крикнула своему приятелю: – Арсенчик, а как там наш чай?

Тот обернулся, кивнул, взял из рук бармена две чайные чашки и пошел к нам. Поставил посуду на стол, достал из кармана пачку английских сигарет, одну заложил за ухо, другую сунул в рот, остальное отдал Мирре.

– Я пока с Мареком поболтаю, – сказал он. – У него настроение фиговое. Надо поднимать.

– Конечно, миленький, – кивнула она.

А я, глядя на них, вдруг понял: этот Арсений скорее всего ее брат. Хотя не похож, конечно, совершенно: черноглазый, носатый, с копной смоляных кудрей. Ну мало ли что не похож, все равно скорее брат, чем любовник, видно же, что никакого романа тут нет, и не было никогда, и не будет, достаточно услышать, как она произносит это свое ласковое «миленький», – так девочки только с близкими подружками говорят. И еще с братьями, если отношения сложились.

Арсений вернулся к барной стойке, а Мирра, торжествующе глядя на меня, повторила:

– Я все помню. Вас, и как я рисовала – вообще все. Хороший был сон.

Я вопросительно приподнял бровь. Других идей насчет того, как очаровать Мирру, у меня не было, а очаровать, чего греха таить, уже хотелось. Хотя ясно было заранее, напрасный труд, не затем мы встретились, по крайней мере, с ее точки зрения – не затем. Еще немного, и она, чего доброго, скажет мне: «миленький» – тем же тоном, что и Арсению. Тяжелый случай.

– Это для вас все было наяву, – сказала она. – А мне снилось. Со мной так часто случается: я сплю и вижу во сне, как гуляю по городу, а потом разные люди рассказывают, как мы на улице встретились, что я делала и что говорила, и чего успела сдуру наобещать, – ужас, честно говоря! Вечно из-за этого какие-то недоразумения, но я уже привыкла. Главное – запоминать, что происходит во сне, а что наяву, и четко отличать одно от другого. Все равно, конечно, иногда путаюсь, вот и сегодня забыла. Но теперь все в порядке.

– Я, кстати, тоже забыл. Весь день мучился: что было, когда я вышел из отеля и поднялся в Пражский Град? Теперь ясно. Но что случилось после того, как я наступил на вашу картинку, до сих пор не помню. Хлоп – и оказался в каком-то кафе на другом берегу Влтавы.

– Кафе-то хоть хорошее было? – сочувственно спросила Мирра.

– Отличное.

– Ну и ладно, если так, – кивнула она. – Остальное неважно.

– Важно, – упрямо сказал я. – Ненавижу не понимать, что со мной происходит.

– Ну, объяснить-то я не смогу, – она развела руками. – Зато могу показать, как это бывает, я сейчас в настроении. Хотите?

– Что – «это»? – опешил я. – Как – показать? Что – показать?

Мирра и не думала отвечать. Смотрела на меня насмешливо, с вызовом, заранее кривила губы в презрительной улыбке, как будто нам обоим по семь лет и она только что поставила ребром самый важный для наших дальнейших отношений вопрос: или я способен нырнуть вниз головой с пирса, или нет, – и ответить на него можно было только действием, прямо сейчас, немедленно.