Ключ из желтого металла

Кьялар осекся и адресовал мне беспомощный взгляд человека, не уверенного, что его понимают.

– Мне кажется, вы сейчас говорите о вещах, которые находятся вовсе за пределами языка, – сказал я. – Тем не менее я скорее понимаю, чем нет.

– Я очень на это рассчитывал, – кивнул он. – Так вот. Обычно между этими двумя линиями, конечно же, нет никакой связи. Или почти никакой. Но несколько раз в жизни на меня накатывало… находило… – а, вот! – обрушивалось удивительное ощущение, как будто эти параллельные линии сейчас пересекутся. Или нет, не пересекутся, но сблизятся, станут своего рода рельсами, по которым я понесусь, как счастливый одушевленный пражский трамвай, и что потом будет, не знаю. Но готов попробовать.

Он замолчал. Я тоже помалкивал – а что тут скажешь?

– Сейчас оно снова обрушилось, – наконец сказал Кьялар. – Или все-таки накатило? Я даже на родном языке не знаю, как правильно выразиться. В общем, мне кажется, что линии начали сближаться. Это драгоценное для меня ощущение. Я довольно долго думал, что оно уже никогда не вернется. И мне это очень не нравилось, но я не знал, что тут можно изменить. Я вам благодарен, хотя понимаю, что вы не старались специально для меня. А возможно, вообще ничего не сделали. Но это неважно.

– Понимаю, – кивнул я. – Кажется, на меня самого это происшествие подействовало сходным образом. Хотя поначалу я очень рассердился.

– «Рассердился»? – озадаченно переспросил Кьялар.

– Ну да.

– Но почему?

– Потому что испугался и ничего толком не понял. А я не люблю бояться и не понимать. Впрочем, позже я обнаружил, что сержусь еще и потому, что все так быстро закончилось. Однако за последние несколько дней мне стало ясно, что ничего не закончилось. А наоборот, только-только начинается.

– Это правда, – согласился Кьялар. – Все только начинается. Я тоже это чувствую. Что-то такое в воздухе… – Он внезапно осекся, смущенно рассмеялся и поспешно сказал: – Впрочем, с апрельским воздухом всегда так. Он насыщен невысказанным обещанием неведомо чего. Обычно уже в конце мая становится понятно, что это был обычный сезонный гормональный сбой в организме. Но до конца мая я, пожалуй, побуду доверчивым дураком. Глупо отказывать себе в таком удовольствии.

– В последнее время мне кажется, что лучше всегда быть доверчивым дураком, – улыбнулся я. – Это, как ни странно, гораздо более выгодная позиция.

Тут взгляд мой упал на часы, и я понял, что до встречи с Митей осталось всего сорок минут. Самое время платить и идти – пока я еще отыщу этих албанцев.

– Только один вопрос, напоследок, – сказал я, отодвигая в сторону пустую чашку, чтобы не задеть ее рукавом, когда буду одеваться. – Хани Йохансен…

– Я догадываюсь, о чем вы хотите спросить, – Кьялар смущенно потупился. – Нет-нет, я не Хани Йохансен. И вообще никто не Хани Йохансен. Его или ее – это я так и не решил – не существует. Никто не переписывает «Гамлета». Сам не знаю, что на меня тогда нашло, кто за язык тянул?.. Думаю, это была моя лучшая импровизация. Меня несло. Я был в ударе. Можете считать, я выдумал Хани Йохансена специально, чтобы вы меня запомнили. И не забыли – ни при каких обстоятельствах.

Он меня совершенно сбил с толку. Но и тронул, конечно. До сих пор, насколько мне известно, еще никто не предпринимал специальных усилий, чтобы остаться в моей памяти.

– Не знаю, зачем это вам было нужно, – сказал я. – Но думаю, у вас все получилось. Забыть вас будет, прямо скажем, непросто.

– Вот и хорошо. – Кьялар, похоже, был очень доволен собой.

Я высыпал на блюдце мелочь и вышел на залитую солнцем площадь, а Кьялар остался в кафе. Обернувшись, я увидел, как он жестом подозвал официанта, что-то коротко сказал – видимо, просто повторил заказ. Зеркальное отражение финала нашей прошлой встречи, красиво отыгранная партия; смею думать, мы – хорошие фишки и нам еще не раз предстоит ощутить на своих макушках невидимые персты непостижимого Игрока, изготовившегося к очередному ходу.

Пусть играет, пусть, думал я, ускоряя шаг. Пусть пугает, пусть сбивает с толку, пусть не разъясняет правил, шептал я, прислонившись спиной к теплым от солнца камням Тынского храма. Только бы продолжал играть, лишь бы Ему не надоело, хоть бы не передумал, не отвлекся на что-нибудь другое, потому что я уже не хочу жить как-то иначе. И, кажется, не смогу.

Мы с Митей, который, несмотря на теплую погоду, снова обмотал шею длиннющим полосатым, как оса, шарфом, подошли к албанскому ресторану одновременно с разных сторон. Хороший знак, подумал я.

– Хороший знак!

Он сказал это вслух и выглядел чрезвычайно довольным – собой, мною и обстоятельствами.

– Ты не шутил, когда сказал, что собираешься меня нанять? – спросил Митя после того, как заказ был сделан и очаровательная официантка удалилась на кухню.

– Нет, что ты. Какие шутки. Ты мне нужен как крупный специалист по Черногуку.

– Вот как, – озадаченно сказал он. – Что, пан Болеслев крепко напроказничал в Вильнюсе?

– Что? – удивился я. – А, нет, не особенно. Просто теперь моя очередь «проказничать». Хочу забраться к нему в дом. Нет, не так. Не «хочу». Мне надо. Позарез.