Ключ из жёлтого металла

Чем дольше я ее слушал, тем менее правдоподобными казались воспоминания о минувшем вечере. Заснули в одном месте, проснулись в другом, крутое мистическое переживание, ага, как же. Встали как люди, оделись, пошли и пришли. Ножками, топ-топ-топ. Мало ли что я этого не помню — в первый раз, что ли? Какой с меня спрос. Не вижу причин, почему бы еба… гхм, ладно, — эксцентричной художнице не баловаться гипнозом или еще какой-нибудь хренью в таком роде. Специально для того, чтобы свести с ума как можно больше народу и окончательно утвердиться в статусе женщины-легенды. Может, и беднягу Дякеля в свое время на то же купили, кто его знает. А может, все еще проще: неизвестно, что это был за кактусовый чай там, в баре. Я его полкружки выдул как минимум, и сразу после этого все началось. Когда-то давно один мой приятель вот так же, без предупреждения, бухнул мне ЛСД в кофе, не поскупился, щедрая душа, прозелит хренов, и я потом двое суток был перепуган вусмерть, но совершенно счастлив, думал, вот оно, мир наконец-то открыл мне свое подлинное магическое лицо и теперь так будет всегда. Вспоминать противно. Здравствуйте, мои до боли знакомые грабли, давненько я на вас не наступал.

Отрезвленный убийственной силой поэтического слова, я заткнул уши и огляделся. Дверь в дальнем углу гостиной была приоткрыта. Оттуда пробивался узкий луч ослепительно белого света. Из той же щели доносилась дразнящая смесь запахов свежеструганного дерева, масляной краски, керосина, клея, скипидара и прочих восхитительных составляющих арт-процесса. Я почти равнодушен к живописи, но обожаю запахи художественной кухни, как-то даже начал учиться рисовать — специально для того, чтобы стать владыкой божественных ароматов, но не преуспел и забросил это занятие; одна надежда, что какой-нибудь гений парфюмерной мысли однажды начнет производить соответствующий продукт и я смогу обливаться им с ног до головы трижды в день. А еще можно жениться на художнице, подумал я, прислушался к Мирриным воплям и поспешно добавил: немой.

Я на цыпочках подошел к двери и заглянул в щелку. В центре большой пустой комнаты прыгала Мирра, босая, в синем рабочем комбинезоне, щедро заляпанном кадмием, белилами и сиенной. Она сжимала в руках кисть, по размерам приближающуюся к швабре, и храбро атаковала прибитый к стене холст, громко выкрикивая очередную новаторскую поэму:

— Благородное питанье понимает в мужике — что он жив не только сраньем, но и вкусом в языке. Завари борщу котлище мне, румяная жена! Я поем и все обдрыщу во благие времена. Жрать ведь надо с пониманьем, не одни анчоуса, а не то нас грех гордыни не допустит в небеса. Вот, к примеру, старый барин жрал помои, как свинья. Ну и помер благородно, а совсем не как свинья!

Творческий процесс, сказал я себе. Ничего страшного. Был бы гением, сам бы так вопил.

Но внушение не подействовало. Мне было неприятно и немного неловко — так, словно среди бела дня застал ее справляющей большую нужду под кустом в городском парке. Этот хваленый «творческий процесс» — то еще зрелище. Особенно в некоторых случаях.

Мирра меня не заметила. Она, кажется, вообще ничего сейчас не видела, кроме холста. И не слышала ничего, кроме собственных экстатических воплей. А может, их тоже не слышала. Во всяком случае, я от души ей этого желал.

Зато дремавший в углу черный кудлатый пес — ну вот зачем было врать, будто в доме нет собаки? — меня учуял. Поднял голову и рыкнул — негромко, но сердито. Дескать, не суйся.

Я бы, впрочем, и без его предупреждения не сунулся. Больно надо. Чего мне сейчас хотелось — так это оказаться подальше от этого бардака. В других обстоятельствах я бы пошел на кухню и поискал там кофе, чай или, на худой конец, просто стакан воды. Но оставаться под одной крышей с безумной красавицей и ее сердитым четвероногим другом мне не хотелось. Во-первых, им не до меня, во-вторых, мне не до них. К тому же воспоминания о минувшем вечере, нашем, прости господи, «магическом путешествии» и последовавших за ним бредовых откровениях вызывали у меня жгучий стыд: это надо же было принять все за чистую монету. Я осознавал, что стыд — чрезвычайно неконструктивная реакция на какие бы то ни было события, но он от этого только усиливался — совершенно невыносимо! Поэтому я на цыпочках отступил в коридор, нашарил на вешалке свою куртку, покрутил на ощупь замок, неожиданно легко открыл дверь да и был таков.

Ну ее к черту, сердито думал я, спускаясь по лестнице. Обоих к черту. И картинки к черту, и стишки. Стишки — в первую очередь. Сновидения эти дурацкие с телепортацией — к черту. Злых пражских колдунов — к черту. И оборотней заодно. Отличная там, у черта, соберется компания. Надеюсь, они без меня обойдутся, не станут искать. А если станут, не найдут. Вот сейчас доберусь до отеля, выпью кофе, приму душ — и на вокзал. И нах Дойчланд. Не будет прямого поезда, поеду с пересадками. А там — только сосиски и пиво. Пиво и сосиски. Сумрачная тевтонская диета. Буду жрать, пока не отупею окончательно. Хватит с меня всей этой трепетной мистической чухни. Хватит.