Ключ

Через полчаса он вернулся к себе в комнату. Теперь у него и в самом деле не было проблем. На новую квартиру он возьмет с собой портрет отца, этот железный столик от маминой швейной машинки, инструменты, книги и еще табуретку. Кровать только тронь с места — развалится.

Взглянул на переплетенные в кожу Вовгурины записи, потянулся к ним рукой, раскрыл…

Глава девятая

В субботу и воскресенье он разрешил себе единственную роскошь в своей жизни — хорошо выспаться. Поднялся в восьмом часу вместо обычных шести, вскочил с кровати и сразу почувствовал, что в открытую форточку тянет уже не морозным, а влажным весенним ветром. И оттого сразу стало легко и радостно на душе.

Взмахнул руками, присел несколько раз, прислушался, не болит ли колено: нет, не болело, все было хорошо, просто отлично. Тогда сделал весь комплекс упражнений, на какой в обычные рабочие дни просто не хватало времени. Удивительная вещь, сколько наслаждения может принести обыкновенная гимнастика, когда ты молод и здоров, когда тебе вот-вот исполнится девятнадцать.

Провел, умываясь, ладонями по лицу, почувствовал: что-то мешает, нет привычной гладкости кожи, присмотрелся повнимательней: эге, робкие волосики покрыли щеки, и на верхней губе тень — пора начинать бриться.

Отыскал кисточку отца, намылил щеки, легко провел по ним бритвой, снова умылся: ощущение такой легкости, словно с лица снял кожу. Посмотрел на себя в зеркало: нет, все в порядке. И гордый вышел из ванны.

Зашел к Ольге Степановне, будто ничего не произошло, но та все заметила и не столько по виду Демида, сколько по его настроению.

— Теперь ты настоящий мужчина, — сказала она. — В связи с этим есть просьба: сбегай купи мне колбасы, масла и картошки килограмма четыре.

— Есть, — шутливо отрапортовал Демид.

Через полчаса вернулся с покупками, вместе с Ольгой Степановной позавтракал и, почувствовав себя и в самом деле каким-то иным, более солидным, сказал:

— Ну, Ольга Степановна, пойду сегодня в гости к Трофиму Ивановичу. Отнесу ему сто рублей. Не знаю почему, но мне не дает покоя этот долг.

— Это уж только ты можешь решить, — сказала старая учительница.

Часов в двенадцать, хорошо зная распорядок дня Колобка и будучи уверенным, что застанет его дома, Демид направился на улицу Воровского, где в высоком доме с мансардой, рядом с горным техникумом, жил Трофим Иванович.

Поднялся на второй этаж («бельэтаж», как сказал перед отъездом Трофим Иванович), остановился около двери, с удивлением разглядел три звонка и возле каждой кнопки надпись:

«Коваленко», «Груевская», «Колобок». Видно, соседи по квартире решили основательно отделиться друг от друга. Улыбнулся, нажал на кнопку «Колобок». Где-то послышались шаги, дверь открылась, и на пороге Демид увидел высокую женщину, уже в годах, но еще красивую, с тонким носом и полными, ярко накрашенными губами.

— Наконец-то! — воскликнула она. — Почему вы не пришли вчера вечером? Идите на кухню. В наше время забыли, что такое честность, доверие, уважение к старшим, к почетным званиям и заслугам. Я вчера выгнала вашего коллегу, но инструменты он оставил и сказал, что придет в девять. А сейчас который час?

— Не знаю, — ответил Демид.

— Ну вот видите! Вы не знаете, а кто же за вас должен знать? А тем временем вода из крана течет и течет. Спрашивается, можно жить в такой квартире?

Демид поначалу немного смутился от такой встречи, но вскоре освоился, и, как всегда, прежде всего оценив комичность положения, весело сказал:

— Вы ошибаетесь, я не слесарь, я к Трофиму Ивановичу.

— Так что же вы сразу не сказали?

— Просто еще не успел.

Женщина испепелила его взглядом, крикнула куда-то в глубину коридора: «Трофим Иванович, это к вам» — и исчезла за шкафом, где, казалось, и двери-то никакой не было. На ее месте тут же выросла высокая фигура Колобка.

— Здравствуйте, Трофим Иванович!

— А, это ты, чего тебе надо?

— Принес вам немного денег, — ответил Демид.

— Правду говоришь? Интересно… Ну проходи.

Колобок открыл дверь своей комнаты. Была она светлая, высокая, с двумя окнами. Мебель, знакомая Демиду, стояла в том же порядке, что и в квартире на Фабричной улице, и потому новая комната настолько походила на прежнюю, что Демид, переступив порог, оторопело остановился. А вот сам Колобок чем-то изменился. Пшеничные усы, полные щеки, залысины остались теми же, но двигался и говорил он степенно, не торопясь, с достоинством, словно стал значительной персоной.

— Садись, — величественным жестом указал на кресло Колобок. — Рассказывай.

— Все хорошо, — ответил Демид, — и я рад видеть вас, Трофим Иванович, в добром здоровье.

— Да, да, на здоровье не жалуюсь. Ну, как там Фабричная улица?

— Мы с Ольгой Степановной переберемся на Борщаговку месяца через полтора. А вы как поживаете?

— Поразительно, — сказал Колобок, словно не расслышав последнего вопроса, — просто слов нет, насколько мы не знаем себе настоящей цены. Вот такой человек, как я, много лет пропадал на какой-то Фабричной улице без настоящего, достойного его общества.

В этот момент в дверь постучали, и Колобок быстро поднялся, шагнул к двери, распахнул ее.