Читаем Ключъ полностью

-- Да, правду говорятъ... Я, Александръ Михайловичъ, иногда себя спрашиваю: возможенъ ли въ Россiи соцiалистическiй или анархическiй строй? И по совeсти долженъ отвeтить: возможенъ, очень возможенъ. А то думаю другое: возможно ли въ Россiи возстановленiе крeпостного права! И тоже вынужденъ честно отвeтить: отчего бы и нeтъ, вполнe возможно... Не все ли равно, какiе домики строить изъ песка? У насъ вeдь все парадоксы... Мы и гибнемъ, если хотите, изъ-за парадокса... То, что сейчасъ политически необходимо, психологически совершенно невозможно, -- миръ съ Германiей,-- сказалъ Федосьевъ поспeшно, точно не желая дать собесeднику возможность вставить слово.-- А лагерь нашей интеллигенцiи весь живетъ въ обманe, хуже, въ самообманe, Александръ Михайловичъ. У насъ очень немногiе твердо и точно знаютъ, чего именно они хотятъ... Можетъ быть, Константинополя и проливовъ, а можетъ, соцiалистической республики? Или соцiалистической республики, но съ Константинополемъ и съ проливами? Каюсь, я не очень высоко ставлю нашу интеллигенцiю. Могу о ней говорить правду: я самъ русскiй интеллигентъ. Учился въ русской гимназiи, въ русскомъ университетe, читалъ въ свое время тe же книги, которыя всe читали... Паскаля не читалъ, а Николая-она читалъ... Вы смeетесь? Не вeрите, что читалъ? Даю вамъ слово -- выписки дeлалъ.

-- Вполнe вeрю. Но вeдь русская интеллигенцiя никогда не возбраняла читать и Паскаля. Если кто возбранялъ что бы то ни было читать, то никакъ не она. {163}

-- Это, конечно, правильно, но очередь на книги устанавливала не власть, а именно интеллигенцiя. Паскаль, или, напримeръ, Шопенгауэръ въ мое университетское время значились въ третьей очереди, если вообще гдe-либо значились. А вотъ Николай-онъ (его теперь и по фамилiи никто не помнитъ) или позже какой-нибудь Плехановъ, тeхъ читать было такъ же обязательно, какъ, скажемъ, въ извeстномъ возрастe познать любовь... Мы расшибали лбы, молясь на Николая-она!

-- Не сами же все-таки расшибали?.. Можетъ-быть, намъ кто-нибудь расшибалъ?

-- Да, можетъ быть,-- разсeянно повторилъ Федосьевъ, теребя мeховую шапку, лежавшую у него на колeняхъ.-- Можетъ быть... Все было бы еще сносно, если-бъ Николай-онъ то хоть былъ настоящiй. Боюсь, однако, когда-нибудь выяснится, что и Николай-онъ былъ поддeлкой. Боюсь, выяснится, что все, чeмъ жила столько десятилeтiй русская интеллигенцiя, все было обманомъ или самообманомъ, что не такъ она любила свободу, какъ говорила, какъ, быть можетъ, и думала, что не такъ она любила и народъ, и что мифологiя отвeтственнаго министерства занимала въ ея душe немногимъ больше мeста, чeмъ, напримeръ, премьера въ Художественномъ Театрe. Люди сто лeтъ проливали свою и чужую кровь, не любя и не уважая по настоящему то, во имя чего это якобы дeлалось. Повeрьте, Александръ Михайловичъ, будетъ день, когда этотъ символическiй Николай-онъ окажется поддeлкой, самой замeчательной поддeлкой нашего времени. Будемъ мы тогда, снявши голову, плакать по волосамъ... Вeрно и тогда преимущественно по волосамъ будемъ плакать...

-- Не понимаю,-- сказалъ Браунъ, пожимая плечами.-- Люди хотятъ свободы, имъ ея не {164} даютъ, да еще возмущаются, что они любятъ свободу недостаточно... Извините меня, при чемъ тутъ символическiй Николай-онъ? Допустимъ, въ одномъ лагерe знали только Николая-она. Да вeдь и въ лагерe противоположномъ не все читали Шопенгауэра,-- больше Каткова и "Московскiя Вeдомости"...

-- Съ этимъ я нисколько и не спорю... У насъ, говорятъ, страна дeлится: "мы" и "они". Что-жъ, если о?н?и знаютъ цeну н?а?м?ъ, то и мы еще лучше знаемъ цeну имъ.

-- Да вы вообще узко ставите вопросъ, ужъ если на то пошло,-- сказалъ Браунъ.-- Почему русскiй интеллигентъ? Сказали бы въ общей формe: "человeкъ есть животное лживое"... Толку, правда, немного отъ такихъ изреченiй. Да и произносить ихъ надо непремeнно по гречески или по латыни, иначе теряется эффектъ... Я, кстати, очень хотeлъ бы знать, что такое русскiй интеллигентъ? Точно главные ваши вожди къ интеллигенцiи не принадлежатъ? Обычно русскую интеллигенцiю дeлятъ довольно произвольно, и каждый лагерь -- вашъ въ особенности -- беретъ то, что ему нравится. Казалось бы, всю русскую цивилизацiю создала русская интеллигенцiя.

Федосьевъ опять засмeялся.

Перейти на страницу:

Все книги серии Исторический цикл Марка Алданова

Повесть о смерти
Повесть о смерти

Марк Алданов — блестящий русский писатель-историк XX века, он явился автором произведений, непревзойденных по достоверности (писатель много времени провел в архивах) и глубине осмысления жизни великих людей прошлого и настоящего.«Повесть о смерти» — о последних мгновениях жизни Оноре де Бальзака. Писателя неизменно занимают вопросы нравственности, вечных ценностей и исторической целесообразности происходящего в мире.«Повесть о смерти» печаталась в нью-йоркском «Новом журнале» в шести номерах в 1952—1953 гг., в каждом по одной части примерно равного объема. Два экземпляра машинописи последней редакции хранятся в Библиотеке-архиве Российского фонда культуры и в Бахметевском архиве Колумбийского университета (Нью-Йорк). Когда Алданов не вмещался в отведенный ему редакцией журнала объем — около 64 страниц для каждого отрывка — он опускал отдельные главы. 6 августа 1952 года по поводу сокращений в третьей части он писал Р.Б. Гулю: «В третьем отрывке я выпускаю главы, в которых Виер посещает киевские кружки и в Верховне ведет разговор с Бальзаком. Для журнала выпуск их можно считать выигрышным: действие идет быстрее. Выпущенные главы я заменяю рядами точек»[1].Он писал и о сокращениях в последующих частях: опустил главу о Бланки, поскольку ранее она была опубликована в газете «Новое русское слово», предполагал опустить и главу об Араго, также поместить ее в газете, но в последний момент передумал, и она вошла в журнальный текст.Писатель был твердо уверен, что повесть вскоре выйдет отдельной книгой и Издательстве имени Чехова, намеревался дня этого издания дописать намеченные главы. Но жизнь распорядилась иначе. Руководство издательства, вместо того, чтобы печатать недавно опубликованную в журнале повесть, решило переиздать один из старых романов Алданова, «Ключ», к тому времени ставший библиографической редкостью. Алданов не возражал. «Повесть о смерти» так и не вышла отдельным изданием при его жизни, текст остался недописанным.

Марк Александрович Алданов

Проза / Историческая проза

Похожие книги