Клише

– Гладышев, ты совсем чокнулся?! – цежу сквозь зубы, оглядывая его с ног до головы, чувствуя, как облегчение и радость стремительно сменяет гнев. Я, значит, как дура поднимаю на уши всех знакомых, трясусь, не зная, что думать, а этот олень бухает где-то. Так мало этого, он еще в следующее мгновение едко интересуется, доводя меня до бешенства:

– А ты только заявилась что ли?

На несколько секунд от возмущения у меня пропадает дар речи, он же, по-барски сбросив пальто от Kiton прямо на коврик у входной двери, нетвердой походкой направляется ко мне.

– В смысле заявилась? Я тебя вообще-то жду, кретин! – выплевываю ему прямо в лицо, почувствовав какую-то термоядерную смесь алкоголя и женских духов, отчего в глазах темнеет и на мгновение становится дурно.

– Ну, надо же, прямо заботливая женушка. А я думал, все еще мурлыкаешь с новым ёб*рем, – протянул он с такими гадкими, презрительными нотками, что меня всю передернуло. На языке крутился резкий ответ, но я понимала, что лучше пьяного Гладышева не провоцировать, да и вообще не вести с ним какие-либо разговоры в таком состоянии.

– Иди спать, Олег, ты пьян, и несешь бред, – цежу, едва сдерживаясь, чтобы не съездить по ухмыляющейся роже. Разворачиваюсь, чтобы уйти, но Гладышев перехватывает меня за руку и толкает к стене. От резкого поворота у меня начинает кружиться голова, тошнота вновь подступает к горлу, и когда Олег подходит вплотную, обдавая удушливой смесью, я начинаю задыхаться.

– Это я, бл*дь, несу бред? Может, мне распечатку твоих смс сделать? – рычит он, наклоняясь ко мне, я отворачиваюсь не в силах дышать этой вонью. Сама не понимаю, что за фигня, но тошнит кошмарно. – На меня смотри! – будто специально обхватывает он моё лицо и поворачивает к себе.

– Прекрати, меня тошнит, – морщусь, пытаясь отцепить его руку, но он сдавливает мои щеки еще сильней.

– Да не п*зди ты! Тошнит ее… – скривившись, выплевывает он с таким пренебрежением, что у меня внутри все обрывается от шока, и я, будто парализованная застываю на месте. Он же начинает поливать меня грязью с ног до головы. – Вчера тебя не тошнило бухать со всей этой шоблой – ёблой? Нет? А от того, что какой-то хмырь пишет тебе всякую пошлятину, тоже не тошнило? Или, например, когда тебя, обдолбанную в говно, трахал какой-то п*дор?

– Господи, Рома – мой композитор и он гей! Прекрати это все…

– О, ну, конечно, – тянет Гладышев с глумливой улыбкой. – Они все геи. Твой танцорик теперь тоже, кстати, заднеприводный. Только это не отменяет того, что ты – конченная шалава.

И всё. В это мгновение для меня будто замер весь мир. Я задохнулась от боли. Смотрю в холодные, наполненные отвращением, пьяные глаза, и меня начинает трясти. Понимаю, что надо сдержаться, не вестись на провокацию. Повторяю про себя, что он пьян и лучше не лезть в бутылку, но не могу… Сил не хватает сдержать этот огонь боли, сжигающий изнутри. Да и почему я должна терпеть такую грязь? Это уже за гранью.

– Пошёл ты, придурок! – отталкиваю его со всей силы, отчего он теряет равновесие и заваливается на комод, снося все, что там стоит, но мне все равно. Спешу в гостевую спальню, пока он не пришел в себя. Но, как оказалось, злость отрезвляет, и уже в следующее мгновение он хватает меня за руку и дергает на себя, отчего я впечатываюсь со всей дури в его грудь. В нос ударяет этот омерзительный запах, и я чувствую, что еще чуть –чуть и меня точно вырвет.

– Куда собралась, сука? Я с тобой еще не закончил! – цедит он, встряхивая меня словно куклу, впиваясь в мои предплечья.

– Зато я с тобой закончила! – отрезаю дрожащим от ярости голосом и морщусь от боли. –Отпусти, мне больно.

– А мне нормально, да, смотреть, как на тебя дрочат все кому не лень? – орет он, специально сжимая еще сильнее. Теперь наверняка синяки останутся, но меня заботит не это.

– Не ори! Разбудишь ребенка! – шиплю от боли, пытаясь вырваться.

– Да ты что? Какой у нас сознательной стала мамочка всего за сутки, – ехидно поцокал он, но, тем не менее, втолкнул меня в спальню.

– Зато папочка, как был неадекватным придурком, так и остался! – выплевываю зло, растирая саднящую кожу. – У тебя паранойя, Гладышев! Не знаю, может, весна так действует, но прекрати себя так вести со мной! Я тебе не какая-то Оля Бензоколонка…

– А как себя надо вести с тобой? – перебив, ласково уточняет он, надвигаясь на меня. Я инстинктивно пячусь назад. Мне не нравится этот загоревшийся, совершенно невменяемый, звериный взгляд. И не зря…

Гладышев загоняет меня в угол и зажав, между стеной и собой, склоняется и выдыхает прямо в губы:

– Может, вот так? – задирает он подол моего домашнего платья и без церемоний ныряет холодной рукой в трусики, я тут же перехватываю её, сводя ноги.

– Ты совсем больной? Что ты творишь? – пытаюсь оттолкнуть его, но он блокирует мои руки и резко развернув меня лицом к стене, впечатывает в нее.