Клятва всадника ветра

На самом деле, Тирета согласилась с Даранной. Были времена, когда она все еще не могла поверить, что вообще нашла в себе мужество сбежать к девам войны, несмотря на все, что сделал с ней ее отчим. Она, вероятно, не справилась бы с этим даже тогда, если бы ее младший брат Бартон не согласился - на самом деле настоял, чтобы она позволила ему - сопроводить ее в Кэйлату, ближайший вольный город дев войны. Мэр Кэйлаты в то время была глубоко удивлена, обнаружив, что член ее семьи мужского пола активно подстрекает ее к бегству. И удивление превратилось в изумление, когда мэр обнаружила, что побег Тиреты к девам войны в первую очередь был идеей Бартона. На самом деле, мэр была подозрительна и изначально не склонна принимать Тирету, как будто она боялась, что Бартон был частью какой-то сложной ловушки или схемы, направленной на дискредитацию дев войны. Но затем мэр получила отчет от старшей целительницы Кэйлаты о состоянии Тиреты.

Это было свидетельством неудачного выкидыша двухдневной давности, который превратил подозрительное сопротивление мэра в сердитое согласие. К ее чести, мэр даже не предположила, что это может быть месть Бартона, чтобы "отомстить" за Тирету. Без сомнения, значительная часть этой сдержанности проистекала из того факта, что девы войны, как и их покровительница Лиллинара, считали, что женщина сама обязана добиваться возмещения причиненного ей вреда. Но ужасные, калечащие ожоги, полученные Бартоном при взрыве печи, при котором погиб их отец, помешали бы ему предпринять какие-либо личные, прямые действия против их отчима, и мэр признала это. На самом деле, она предложила Бартону место в Кэйлате, и Тирета все еще жалела, что ее брат не принял это предложение.

Несмотря на настояния мэра и других старших дев войны, Тирета упорно сопротивлялась предложению обратиться в суд, чтобы наказать своего отчима. Шансы на то, что суд в ее родном городе поверит ей, были ничтожны. Те, кто знал только его публичное лицо, думали, что ее отчим был честным бизнесменом, преданным семье своей покойной жены. Они, вероятно, думали, что ему тоже нравятся щенки и маленькие котята, мрачно подумала она, и даже если бы судья решил поверить ей, вероятность того, что кто-то, кто мог вызвать так много свидетелей, большинство из которых действительно верили бы в то, что они говорили, понесет какое-либо существенное наказание, была бы незначительной. Что касается Тиреты, то у нее в жизни были дела поважнее, чем бередить все старые раны в тщетной попытке добиться наказания своего обидчика. Иногда она задавалась вопросом, не было ли это убеждение отражением мышеподобных наклонностей, которые делали смехотворной любую возможность того, что она станет воином, подобным Сумите.

К счастью, она завершила большую часть своего ученичества до смерти отца, и пока не умерла ее мать, она настаивала, чтобы отчим Тиреты продолжал ее обучение. Он сделал это неохотно, но до смерти жены у него действительно не было выбора, поскольку она владела и мастерской, и магазином. Но после смерти матери Тиреты он испытал злорадное удовольствие, отказавшись подписать ее свидетельство подмастерья, без сомнения, потому, что рассматривал этот отказ как средство лишить ее каких-либо средств для независимого существования и заманить в ловушку своей власти.

Девы войны не слишком заботились о том, какие сертификаты могла получить - или не получила - женщина, прежде чем стать одной из них. Их больше интересовало, что она на самом деле может делать, и стеклодув, которому было поручено проверить Тирету, почти сразу понял, какое сокровище она представляет. В шестнадцать с половиной лет Тирета уже обладала навыками, необходимыми ее необузданному таланту, чтобы извлекать пользу и ослепительную красоту из чистой, раскаленной магии расплавленного песка. Теперь, десять лет спустя, она была признанной мастерицей своего дела, ее работы искали и ценили как богатые простолюдины, так и аристократы на большей части королевства Сотойи. Ее работы и имя были известны даже нескольким избранным коллекционерам в империи Топора, и они стоили очень дорого. Даже сейчас, очень немногие из знатоков, которые покупали их по ценам, в которые Тирете иногда было трудно поверить, могли по-настоящему осознать, что она была девой войны, хотя, скорее всего, большинству их было бы все равно, даже если бы они это сделали.