Так как Мира перестала работать на площади, у нее было больше времени, чтобы проводить его с Сазгаусом. Как-то становилось скучно, когда ничего не происходило; когда не надо было никуда спешить и спасать свои шкуры. Дни тянулись вяло, все чувствовали себя расслабленно. Даже Зед больше не дёргался и не торопился в дорогу. Кон и Саз за ним по очереди приглядывали, но это уже почти не требовалось. И если Кон все ещё воспринимал Зеда в штыки, то с Сазгаусом они даже иногда находили темы для обсуждения. Мира же старалась избегать Зеда, да и занята была подготовкой зелья. Как раз приближалось время полнолуния, когда можно будет начать, оставалось найти водоем поблизости.
Что же касалось Саймана, то после того вечера, как его сердце было разбито, он отдал себя во власть течению, которое несло его к Уру. Было плохо и больно, полностью избавиться от мыслей о Маре не получалось, но благодаря Уру ему удавалось отвлечься. Сай пел для ее маленького огорода, обогащая его редкими травами, иногда даже помогал по дому, но обычно это заканчивалось тем, что он относил тарелки к умывальнику, а Уру на него ругалась.
Как-то вечером Сайман сидел на кухне и наблюдал, как Уру убиралась после ужина. Ему вдруг пришла в голову мысль угадать, какие цветы ей нравятся. Конечно, первым в голову ему пришла сирень. «Нет, Мара сделала свой выбор», ‒ нахмурился Сай и отогнал непрошенные мысли. Он вырастил тюльпан ярко-оранжевого цвета, но сразу после этого решил, что лучше спросить Уру вместо того, чтобы гадать.
‒ Какие цветы тебе нравятся? ‒ спросил Сай, крутя перед носом тюльпан. Был не сезон, поэтому простоит он недолго, но улыбка Уру должна была скрасить его тяжёлое время.
‒ Не поверишь, обычные тюльпаны, ‒ сказала Уру. Она стояла спиной к Сайману во время колдовства, и не могла увидеть, как он предсказал ее выбор.
На самом деле, эта пара, как говорится, была создана небесами. Они подходили друг другу и душой, и телом, и порой даже мысли их были схожи. Они могли предсказывать мысли друг друга и желания; они чувствовали друг друга.
Но, к сожалению, в судьбу столь прекрасной, идеальной и редкой пары вмешалась Грот.
Уру услышала смешок Саймана, обернулась и увидела цветок. Ей не сразу стало ясно, что выращен он был именно для нее. И лишь по взгляду, по тому, как Сайман придвинул к ней руку с дивным бутоном, Уру отвела взгляд и опустила голову, пряча румянец.
‒ Спасибо, ‒ прошептала она, забирая цветок. Какой был дивный оттенок! Как она любила ‒ цвет рыжего заката. Приподняв взгляд, пряча влюбленную улыбку за бутоном, Уру в игривом жесте присела в реверансе: ‒ Благодарю вас, господин Сайман, ‒ сказала она, изображая из себя высокопоставленную даму. ‒ Вы столь любезны сегодня, а цветок не имеет себе равных!
Но сама себе показавшись глупой, Уру звонко засмеялась и взглядом поискала кувшин. Цветок был для нее особенный, ведь он первый, что был просто подарен Сайманом. И потому кувшин был не менее особенный. Жрец знал про него, Уру рассказала. Слегка искривленный глиняный кувшин, на котором за многие годы потрескалась вся краска, а вместо ручки сбоку были лишь острые отбитые края, был осторожно вытащен из буфета, где хранилась более приемлемая на вид посуда. Этот кувшин был передан от матери, а его когда-то в молодости отец сделал собственными руками, не имея денег на хороший подарок.
Туда Уру и поставила свой цветок.
‒ Но в честь чего столь приятный жест?
‒ Хотел увидеть твою улыбку, ‒ признался Сайман. И она действительно принесла ему радость, которой он лишился в последнее время. Может, так оно даже лучше. По крайней мере, в Уру он не будет сомневаться. Он даже задумался о том, чтобы оставить затею с Грот, просто возьмет Уру и переедет с ней куда-нибудь поближе. Придется служить, но зато у него будет возможность прожить долгую и счастливую, как во сне, жизнь.
Замечтавшись о таком, Сай следил, как Уру опять попыталась спрятать румянец и вновь отвернулась к немытым тарелкам. Он вырастил ещё два цветка такого же цвета, подошёл к кувшину и осторожно опустил в него компанию для первого тюльпана.
‒ Завтра много дел? Может, сходим куда-нибудь вместе? ‒ спросил Сай, облокачиваясь бедром о столешницу. ‒ Мне надоело гулять одному. Да и я уже достаточно набрался сил, чтобы помогать тебе. Второй рукой тоже шевелю!
И Сайман попытался это доказать поднятием больной руки. Ему потребовались все силы, чтобы удержать улыбку на лице, когда руку пронзила боль от резкого движения. Хотя на лице все равно все отразилось. Рука определенно была ещё не готова возвращаться к жизни. Благодаря стараниям Уру стало лучше, но требовалось ещё немного времени. Потом долго придется возвращать былую форму телу. Сайману даже казалось, что он начал обрастать жирком без упражнений для тела.
‒ Ну ладно, с этим я погорячился, ‒ прочесал он в затылке, отворачиваясь, чтобы тоже скрыть свое смущение из-за слабости. ‒ Просто походим. Если у тебя нет никаких дел поважнее, конечно.