Вскоре на лестнице послышались веселые голоса и смех боярина Старкова и гостей. Лишь только боярин отворил двери, как раздался звучный голос Гудочника: "Се жених грядет в полунощи!" — "А, старик! ты здесь — вот спасибо!" — сказал боярин. Он и гости его были уже гораздо навеселе. — "Постой же, мы позовем тебя", — прибавил боярин.
Он вошел в терем, за ним шли почетные бояре великокняжеские: Юрья Патрикеевич, Ощера, князь Тарусский, князь Мещерский и другие, всего более десяти человек.
"Здравия и душевного спасения!" — воскликнули пришедшие. Хозяйка и гостьи низко поклонились им. "Княгиня Авдотья Васильевна — матушка Ненила Ивановна — Юрья Патрикеевич — Иван Федорович", — раздалось с разных сторон.
— Что же? Ведь скоро и прощеный день, начало поста, — сказал боярин Старков, — а там Светлый праздник; скоро придется прощаться, а тогда христосоваться, теперь же можно просто поцеловаться — дело масленичное! — Он утер бороду и начал целоваться с гостьями, по порядку; за ним пошли другие бояре.
— Эх! мало! — воскликнул Старков, поцеловавшись с последнею. — Кого бы еще поцеловать?
"Кубок с добрым вином, — отвечал Ощера. — Какой ты недогадливый!"
— Ах! и в самом деле! И боярыни выкушают с нами!
"Нет, нет! Мы не употребляем ничего хмельного!" — заговорили все они.
— Да ведь в вине хмелю нет!
"Нет, нет! Ах! нет! Не станем!"
— Ин, хоть грушевки, что-ли, хозяйка добрая! А, нам винца либо медку. Да, попочтевай, что тут у тебя, вареное, пряженое…
Гости расселись по лавкам, хозяйка ушла в другую комнату и вскоре явилась с подносом, на котором были чарки по числу гостий и кубки по числу гостей. Начался шумный разговор между мужчинами.
— Ну, где же ты, старик, ступай-ка сюда! — вскричал наконец боярин Старков.
Гудочник явился с гудком своим и с низкими поклонами. "Поздравляю тебя с великокняжескими милостями, боярин", — сказал он.
— Ха, ха, ха! разве уж об этом толкуют в Москве? Да как это народ узнал?
"Княжеская милость, словно орел, по поднебесью летает, и не диво, что все видят и знают ее. Народ знает даже и то, что ты остаешься в Москве главным начальником, а князь Юрья Патрикеевич идет с победоносным воинством разгромить врага великокняжеского".
— А что ты думаешь: разве хуже другого разгромлю? — вскричал Юрья, — да, вот как! — Он осушил разом стакан свой, поставил его на стол и взялся за хворосты.
"Исполать тебе молодцу!" — вскричали другие.
— Однако ж, боярин, — сказал Юрья, — пировать, пировать, да не запироваться — ведь нам в эту ночь много дела.
"Как, батюшка, князь, — молвил Гудочник, — в ночь? Да ведь Бог создал ночь на покой человеку?"
— У кого есть такие дела, как у нас, — отвечал Юрья, — тому все равно, ночь ли, день ли. Завтра утром в поход…
"И сокрушатся враги твои!"
— На здоровье! — вскричали все,
"Да выкушайте, боярыни, княгини, с нами. Эх! родимые! С такими молодцами, да не выкушать!"
— Нет, боярин! отродясь во рту у нас капельки хмельного не бывало, — сказала одна. — "Да и пора со двора", — прибавила другая. Все встали, начали прощаться и целоваться с хозяйкою, тихо, важно, со щеки на щеку и в губы. Бояре выгадали себе по поцелую и весело отправились в большие покои хозяина, оставя хозяйку в тереме. Гудочник успел уже пропеть боярам несколько песен; и особенно угодил следующей песнею:
Радостные восклицания не дали кончить сей песни. Со всех сторон набросали в шапку Гудочника множество серебряных денег. И когда Гудочник намекнул, что может кое-что сказать еще и о будущем успехе, то бояре стали просить Старкова не отпускать Гудочника. Никогда и никто из них не видал этого старого скомороха таким веселым, забавным, говорливым. Казалось, что Гудочник порядком подгулял на Масленице.