Клятва при гробе Господнем

"Моего родителя послали вы угощать в Дмитрове, тетушка!" — сказал твой братец, вспыхнув гневом, но скрывая досаду. Тут слово за слово — и княгиня, и князь наговорили таки друг другу добрым порядком. Я и другие бояре спешили прекратить ссору, позвали поскорее Великого князя. К счастию, княгине было некогда, но она уходя говорила: "Постой, постой — я ему выпою все добрым порядком, вымою ему голову, так, что и в бане никто ему этак не мывал!" Вот все что было — тем ссора и кончилась!"

— Боярин! будь искренен, скажи: не бабьи ли все это сплетни? И неужели из этого опять завяжутся у нас крамолы и вражда? Еще ли нам мало? Восемь лет свар и несогласия — о Господи, и Боже мой великий!

"Удерживай своего брата, князь Димитрий Юрьевич: он точно пороховое зелье — так и загорается! Сам Великий князь и все мы уговаривали потом княгиню. Отец протопоп обещал отслужить молебен с водосвятием в палате, куда влетел ворон. Верь, повторяю тебе, что и Великий князь и все мы желаем мира".

— Я то же слышал от отца моего; да подле него есть теперь ангел-хранитель, младший брат Димитрий. Вот душа, боярин! Светла, как солнышко в день Светлого Христова праздника, чиста, как родник живой воды.

"За искренность мою я попрошу тебя быть искренним. Скажи мне только одно, князь Димитрий Юрьевич: правда ли, что крамольник боярин Иоанн теперь находится у твоего родителя?"

Такой неожиданный вопрос смутил Шемяку. "Лучше приму грех на душу, нежели возмущу спокойство истиною. И ложь во спасение! — Не знаю, — отвечал он Ряполовскому, — разве этот боярин прятался от меня в мышью норку — я не видал его у моего родителя".

Ряполовский быстро и проницательно посмотрел на Шемяку. "Князь! — сказал он, — отчего же ты смущаешься? Если и ты таишь что-нибудь в душе своей…" Боярин покачал головою.

Шемяка покраснел невольно. Он чувствовал неправоту и внутренно проклинал боярина Иоанна и случайную встречу с ним, вовлекшую в обман и притворство. Но что было ему делать? Рассказывать, оговаривать брата или таить истину? Так одно приближение зла кладет туск на чистую душу, подобно тому, как от приближения дыхания человеческого тускнеет светлое стекло!

— Боярин! — сказал Шемяка, схватив руку Ряполовского, — поверишь ли ты мне, после того, что я тебе скажу: оставьте меня заложником, окружите стражею мой кремлевский двор, и требуйте от отца моего выдачи боярина Иоанна, если он у него. Довольно ли этого? Но будьте только искренни — моему старику, может быть, осталось немного жить — зачем отравляете вы его последние дни огорчениями? Зачем нет от вас дружбы родственной, чистой и прямой? Зачем было тревожить старика, занимая его удельный Дмитров?

— Окаянный боярин, смутник Старков, да Петр, воевода Ростовский, всему были причиною!

— Скажи, — продолжал Шемяка с жаром, — имел ли право отец мой на Великокняжеский престол? Спрашиваю не боярина московского, не слугу московского князя, но Ряполовского, христианина и честного человека?

"Князь! разве не губило уже это Руси?"

— Нет! говори только: имел или не имел — оставим все расчеты в стороне. Человеческая мудрость ничто пред судьбами Божиими… Да или нет?

"Да!" — сказал Ряполовский, пожимая руку Шемяке.

— Без боярина Иоанна владел бы Василий Васильевич Великим княжеством, или нет!

"Нет!" — отвечал Ряполовский твердо.

— Довольно! Оцени же все; будем молиться Богу, да сохранит он нас всех в мире и тишине для благоденствия рода христианского; но не осудим, да не будем сами осуждены.

Шемяка поспешно удалился.

"Неужели и после этого он хитрит?" — сказал сам себе Ряполовский, в задумчивости оставаясь на том месте, где говорил с Шемякою.

Глава II

Растворяйся, Божий храм!

Вы летите к небесам,

Верные обеты!

Собирайся, стар и млад,

Сдвинув звонки чаши в лад,

Пойте: м_н_о_г_а л_е_т_а!

Жуковский

Говорят, что для человека есть три радости в жизни: рождение, свадьба и смерть. Прекрасен день рождения, когда улыбка отца и материнская слеза радости встречают невинный, ангельский взор младенца! Прекрасен день, когда юноша ведет к алтарю Божьему милую подругу свою и дает обет на жизнь до гроба, союз неразрывный и за гробом, если (и кто в этом не уверен?) любовь переживает жизнь человека, а не ничтожество удел замогильный! Прекрасен и день кончины, когда сей день есть конец бытия, утомленного счастием мирским, великая суббота века человеческого, всеобъемлющая мысль успокоения; когда взор старца с радостей мира обращается на блаженство неба, и слезь ближних смывают с души его последние пятна земного бытия.

Но как извратил, исказил все вокруг себя человек! Горесть плачет над его колыбелью и смерть для него не разлука с ничтожеством для вечности, но часть страшного расчета за прошедшее. Мутный взор еще силится разглядеть то, что некогда обольщало его, рука судорожно хватает предметы, его окружающие, как будто хочет на них удержать свое бедное бытие.