Клятва при гробе Господнем

Тут явился в палату, прискакавший с Троицкой дороги, вестник, молодой боярин, посланный от Басенка. Все окружили его. Едва мог собрать силы смущенный боярин и сказать, что на Басенка напали дружины неприятельские, сбили его, и он едва успел оправиться и остановиться на берегах Клязьмы.

Еще не прошло всеобщее изумление от сего нового известия, как прибежал князь Друцкой и сказал, что в трети Юрья Димитриевича начался пожар, тамошняя чернь вооружилась дрекольями и испуганные москвичи бегут отовсюду в Кремль.

Нестройный крик заступил тогда место Совета. Взаимные обвинения, укоризны, упреки сыпались со всех сторон. Вскоре явился сам Василий Васильевич и тщетно хотел унять раздор, споры, несогласие советников своих. Между тем как смятение в Думе умножилось, вести беспрерывно приходили, одна другой хуже и, вероятно, были увеличиваемы приносившими их людьми, испуганными, встревоженными, захваченными врасплох. Лица вестников говорили еще выразительнее слов их. Юрью Патрикеевича, что называется, совсем загоняли; он только уже старался уверить Василия, что не изменял и не изменит ему.

Наконец, Василий, как будто перемог самого себя, как будто сознал в себе новые силы. В первый раз в жизни своей, величественно, твердым голосом, провозгласил он своим советникам:

«Или не знаете вы, в чьем присутствии осмелились забываться до такой степени, рабы мои? Или уже не чтите вы крови Мономаха в лице вашего князя, которому клялись быть верными в жизни и смерти? Умолкните, дерзкие рабы!»

Смелый голос юноши, рожденного на троне, и неожиданность поступка и слов Василия Васильевича, внушили невольное почтение всем присутствующим. Все умолкли.

Несколько голосов осмелились было еще проговорить глухо: «Измена, Государь!»

– Молчать! – громко воскликнул Василий.

Настала совершенная тишина. «Если есть измена, если и между вами, здесь даже, кроются клятвопреступники – я не страшусь их! – сказал Василий. – Идите, окаянные злодеи, идите, к моему вероломному дяде, который, забыв крестное целование и слово клятвенное, дерзает восстать против власти, поставленной от Бога и утвержденной его и моим повелителем, великим царем Востока и всея Руси!»

Все молчали. «Чувствую, – продолжал Василий, – чувствую, что десница твоя, Господи! тяготеет надо мною и предвижу все бремя, возложенное тобою на рамена мои, да сподоблюсь быть достойный пастырь стада твоего! В то время, когда мать моя находится при дверях гроба – сатрапи, мучителие, царие, начальницы стран варварских, на зло смудрствовавшеся, на стадо твое сие, яко же львы и зверие свирепо яростнии рыкающе!» – Василий поднял глаза к небу и благовейно сложил руки.

– Князь Великий и брат мой по родству! – сказал тогда растроганный князь Боровский, – позволь мне сказать тебе совет мой…

Василий тихо повел рукою на его сторону. «После советы человеческие, – молвил он, – а прежде к Богу-советодателю!»

Он оборотился к одному из бояр и сказал: «Иди, вели отворить Успенский собор, позови отца протоиерея, скажи, чтобы он приготовился к Последованию в нашествие варваров. Я немедленно явлюсь в святом храме».

Он умолк и тихо проговорил, после некоторого молчания: «Господь сокрушаяй брани!.. Благодатию есте спасены чрез веру и сие не от вас: Божий дар! Но от дел, да никто не похвалится: того бо есмы творение, создани о Христе Иисусе на дела благая, яже прежде у готова Бог, да в них ходим!»

«Кто идет со мною молиться во храме Божием?» – спросил Василий, обозревая собрание. Он встал и, не говоря более ни слова, пошел к дверям. Все встали, пошли за ним в глубоком молчании. Писцовая палата опустела. Остался только Беда с немногими подьячими и начал приводить в порядок бумаги и скамейки.

Часть третья

…Тогда по Русской земле редко ратаеве кикахуть, но часто врани граяхуть, трупия себе деляне, а галици свою речь говоряхуть, хотять полетети на уедие… Усобица Княземъ на поганые погибиле. Рекоста-бо братъ брату: се мое, а то мое же. И начата Князи про малое, се великое молвит, а сами на себе крамолу ковати…

«Слово о полку Игоревом»

Глава I