Клятва киммерийца

— Да, — согласилась девочка, — я тоже. Но что это значит для нас? Мы можем больше не пробираться к Желтому острову, но где теперь искать зеленую ветвь? Она в руках не-антарха бессильна, и кто бы он ни был, он не может знать, что с нею делать. О, если бы Мангельда…

— Мангельда мертва. Не надейся напрасно, — немедленно возразил Ванкрид. — Пойду наберу хвороста для костра, а потом мы обратимся к богам, чтобы они, если пожелают, открыли нам, как нам следует поступить. Ты не забыла заклятий?

Она прекрасно помнила нужные слова, только давно утратила веру в их силу; если бы боги могли слышать их, они бы не допустили… нет, нет! Нельзя впускать в сердце гнев и ненависть. Даже жестокие сонные боги, кои вели себя так, словно им наплевать на неописуемые страдания и всю меру людской боли, достойны того, чтобы получить еще один шанс…

С помощью кремня Таона развела огонь в ожидании Ванкрида. Он отчего-то задерживался, хотя собрать охапку хвороста было достаточно пустяковым делом, не требующим длительных усилий. Тревога сжала сердце ледяным обручем. Напрасно девочка старалась убедить себя в что Ванкрид мог попросту отвлечься, приметив легкую добычу и преследуя ее. Что-то случилось, что-то по-настоящему опасное. Покинув довольно просторный шалаш, Таона окликнула мальчика, и, к ее несказанному облегчению, он тотчас отозвался. Но это облегчение было преждевременным. Ванкрид в самом деле приближался к ней, но шел он как-то странно, приволакивая ногу, и был смертельно бледен. Девочка шагнула ему навстречу.

— Ванкрид? Что?..

— Кажется, я наступил на что-то, — растерянно проговорил он, — подвернул ногу и упал; я почувствовал, что какая-то дрянь вонзилась в ногу ниже колена, но на ощупь ничего не смог определить, только болит очень сильно. Скорее, Таона, помоги мне!

У девочки оборвалось сердце. Ванкрид сел и не мешкая, распорол штанину, по которой расползалось кровавое пятно.

В самом деле, рана была небольшой и вовсе не выглядела страшной — скорее, как глубокая ссадина, но вокруг нее кожа отчего-то стремительно чернела, словно в кровь проник яд как при укусе змеи.

Но никакие змеи в этих местах отродясь на водились, откуда бы им было взяться здесь, где тонкий слой почвы скрывал под собой вековечные толщи льдов?

Тем не менее, не поверить собственным глазам Таона не могла, а мальчик, похоже, испытывал гораздо большие страдания, чем от обычной ссадины.

При том, что он был чрезвычайно терпелив к боли, как подобает воину, нынешнее состояние Ванкрида казалось необъяснимым.

Таона прекрасно помнила, как, когда они были значительно меньше, мальчик по неосторожности пропорол себе руку острием ножа — даже тогда он не подумал пожаловаться либо плакать, сейчас выглядел так, словно вот-вот потеряет сознание.

Чтобы не допустить распространения черного пятна, Таона решилась сделать то единственное, что было сейчас в ее силах: раскалив в пламени костра стальное лезвие ножа, она поднесла его к ране и… опустила руку.

— Я не могу, Ванкрид… не могу!

Мальчик все понял.

— Дай мне нож. Я сам справлюсь.

Вторично раскалив лезвие, он собственной рукой приложил металл к ране — и, не позволив себе даже вскрикнуть, лишь молча откинулся назад, содрогаясь от боли и сводящего с ума запаса собственной горящей плоти, и до крови закусив нижнюю губу.

Положительно, боги снова доказали, что им, в лучшем случае, нет до людей никакого дела!

Трое суток Ванкрид находился между жизнью и смертью, и Таона не знала, спас он себя или только продлил свои мучения. Озноб сотрясал его тело; от жара трескались губы; вместо ясных синих глаз на девочку жутко смотрели испещренные багровыми, прожилками белки.

Он не приходил в себя. Если Таона пыталась напоить его принесенной из ручья водой, жидкость выливалась обратно тонкой струйкой, сильно стекавшей по подбородку — видно, глотать мальчик был не в состоянии.

Все мышцы Ванкрида сводили судороги такой неистовой силы, что он непрерывно кричал от боли, ибо в бессознательном состоянии держать себя в руках уже не мог. Последний антарх погибал в немыслимых муках, и девочка, склоняясь над ним, отчетливо слышала хлопанье незримых черных крыльев смерти, нетерпеливо ожидающей, когда же она сможет забрать свою законную добычу, столько раз ускользавшую от нее. Каждый антарх, в том числе и Таона, от рождения знал, что победить всякое зло можно только силой любви.

Но сейчас она познала иную силу — чистой звонкой ненависти, вытеснившей все остальные чувства.

Девочка не могла согласиться с тем, что Ванкрида не станет! Ненависть к смерти обожгла душу так, что разом выкипели все слезы.

— Будь оно все проклято! — крикнула она пустоту, в черное небо, когда дыхание мальчика сделалось прерывистым, а потом и вовсе прекратилось, и схватила своего единственного друга плечи. — Борись! Борись, Ванкрид, как положено мужчине и воину!

И оттуда, из немыслимой дали, куда уже уносилась душа мальчика, он услышал ее.