Клятва юных

И здесь Карыш остановился. Он еще раз нащупал мешочек со взрывчаткой, вынул из кармана и проверил спички. Спички были сухие. Он опять поднял голову и глянул на мост. Кроме солдат, теперь у самых перил стоял еще один немец с какими-то бесчисленными нашивками: на рукаве, на воротнике, на левом кармане мундира. Должно быть, это был их начальник — фельдфебель или ефрейтор.

Лениво щурясь, разукрашенный нашивками фашист глядел прямо перед собой — на кусты ивняка. Карыш приник к земле. Прошло несколько минут. Карыш снова выглянул: немец по-прежнему щурился и глядел на берег.

И вдруг Карышу стало ясно: даже если немец отвернется, если даже он отойдет куда-нибудь в сторону, все равно к мосту не добраться. Как бы тихо он ни вышел из ивняка, солдаты заметят. Двое из них стоят лицом в эту сторону, двое — в противоположную. Им видны все подступы к мосту.

В первый раз за весь день Карышу стало по-настоящему страшно.

Ползти назад — невозможно. Он лежал, в двух шагах от него равнодушно шептала река, сквозь ивовые прутья виден был мирный ее блеск, он лежал и думал, что теперь делать.

Будь у него граната, он мог бы бросить ее с размаху. Правда, такой мост гранатой не взорвешь.

Ждать здесь, пока стемнеет?

Далекий гул, похожий на шум ветра в хвойном лесу, донесся из-за реки, стал нарастать, и Карыш понял — это шумят, еще очень далеко, колеса вагонов: шел к мосту немецкий поезд, впервые по этой земле.

Солдаты на мосту подтянулись, выровняли у плеч винтовки. Впереди их стал ефрейтор с нашивками. Это ведь шла им подмога — снаряды или войска.

Ефрейтор в нетерпении шагнул вперед. Четверю солдат глядели ему вслед — в сторону далекого поезда. Теперь-то уж им — было не до ивняка! Карыш выскочил из кустов. Пробежать надо было всего несколько шагов. Еще на бегу он вытащил из кармана спички и держал их в левой руке, в правой была взрывчатка. Под мостом он сразу же кинулся к знакомой выбоине и сунул туда взрывчатку. Сердце у него колотилось гулко, где то у самого горла. Мост стал гудеть — сперва еле заметно, потом все сильней. Карыш чиркнул спичку, она сломалась. Тогда он выхватил из коробки сразу несколько штук, зажег и поднес к шнуру желтенький огонек. Шнур затлелся сразу, запахло горелой тряпкой. Дольше оставаться нельзя было ни одной секунды. Мост уже подрагивал от гула приближающегося поезда. Карыш выглянул из-под моста. По-прежнему перед ним, переливаясь на солнце, сверкала река и кивали на берегу ивовые прутья.

Карыш кинулся к ивняку. Короткий крик раздался где-то над ним, и всей кожей своей он почувствовал: сейчас в него выстрелят. Он споткнулся и упал. Это его спасло: пуля о противной вкрадчивостью пропела неподалеку.

Он вскочил. К нему уже бежали с моста немцы — двое. Они целились в него, но не стреляли: видно, надеялись взять живым. Впереди был ефрейтор. Карыш еще успел разглядеть его вытаращенные глаза и рыжеватые, должно быть небритые щеки.

В это время со стороны леса застучал автомат.

«Кузнецов», подумал Карыш. Нестерпимый белый огонь рванулся к небу с оглушающим грохотом. Карыш мельком увидал падающий в реку красный пролет моста, — и сразу все кругом начало звенеть и тихо меркнуть, пока совсем не стало темно.

* * *

Еще не открывая глаз, он услышал:

— Будет жить!

Он поглядел, кто это говорит, и сразу же опять закрыл глаза — больно было смотреть на снежно-белые стены и ослепительный халат наклонившегося над ним седого человека.

В. Фраерман К новой жизни

I

До отхода поезда оставалось пять минут, когда полковник вошел в купе спального вагона и занял свое место.

В купе было пусто. Оно было двухместное, спутников, очевидно, не предвиделось, и полковник был этому рад.

Он только что вышел из госпиталя после тяжелой контузии головы и совсем недавно узнал о том, что в Ленинграде во время, жестокого налета погибла его жена. Теперь он ехал надолго в отпуск, далеко, в Среднюю Азию, куда еще в начале войны отправил своего сына Сергея, мальчика двенадцати лет.

«Хорошо, что никого нет», подумал он и плотно закрыл дверь.

Вдруг послышался легкий стук, медная ручка двери шевельнулась, и детский ясный голос отчетливо, но негромко сказал:

— Зиночка, сюда, я нашел наше место.

В купе вошел мальчик лет тринадцати и с мальчиком на руках. У него было загорелое лицо, а выцветшие волосы казались совсем белыми.

Его одежда была основательно поношена, но опытный взгляд полковника сразу отметил, как складно выглядела на нем — защитная гимнастерка и как любовно был завязан пионерский галстук.

— Здравствуйте, — приветливо обратился мальчик к полковнику и усадил ребенка в уголок дивана, заботливо придвинув его к стенке тяжелой вагонной подушкой. Поймав недовольный взгляд полковника, мальчик так же приветливо сказал:

— Вы не опасайтесь. Он у нас, Потап, веселый. Посмотри-ка, Потап, какой дядя красивый, — добавил он, окинув взглядом статную фигуру, лицо и грудь полковника, увешанную многими орденами. — Ну и дядя! А мама сейчас придет.

Мальчик шагнул к двери.

— А ты сам куда? — спросил, хмурясь, полковник.