Клятва Грейсона (ЛП)

— Думаю, что начать стоит с того, — сказала Шарлотта, словно читая мои мысли, — чтобы поговорить с братом и Ванессой. И выслушать их, не с болью, а с сердцем, — она снова взяла меня за руку. — И имей в виду: любовь не всегда бывает гладкой и легкой. Любовь может быть пронзительной. Любовь означает обнажить себя — всего себя, каждую нежную частичку — и быть раненным. Потому что настоящая любовь — это не только цветок, настоящая любовь — это еще и шипы.

— Верно. — сказал я. — Острые и болезненные.

Смех Шарлотты был теплым звоном, как колокола в соборе. Она крепко сжала мою руку.

— Острые — да, пронзительные — да. Но не всегда болезненные. Они предназначены для того, чтобы обнажить тебя, чтобы исцелить. Будь достаточно храбр, чтобы не сопротивляться. Сдавайся, мой мальчик. Отпусти. Хотя бы раз наберись смелости и отпусти, — она приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в щеку, а я слегка наклонился, чтобы позволить ей это сделать. Затем она тепло улыбнулась, повернулась и вышла из моей комнаты.

Любовь не всегда бывает гладкой и легкой. Именно поэтому я когда-то давно выбрал Ванессу? Потому что мои чувства к ней были теплыми?

Как только я задал себе этот вопрос, в глубине души я понял, что ответ был положительным. Мы с Шейном выросли вместе с Ванессой. Она всегда была подругой — красивой и милой, и я замечал, как Шейн смотрел на нее и как она смотрела на него в ответ, надеясь, что он сделает шаг. Никто из них не понимал, что у другого есть чувства. Но я знал и все равно пригласил Ванессу на свидание, зная, что Шейн сделает шаг назад ради меня. Стыд заполнил мое сердце, и я посмотрел вниз.

Я хотел ее, потому что чувствовал себя полностью контролирующим свои чувства, когда она была рядом, и это спокойствие, отсутствие риска, отсутствие шипов, было тем, чего я жаждал после глубокой боли, которую испытал в детстве. После унизительного стремления к любви, которая так и не пришла, после одиночества в надежде на радость. Я больше не хотел тянуться. Мне больше не хотелось надеяться. Это было слишком больно. И поэтому я выбрал того, кто не внушал мне ничего подобного. Ванесса была слишком мила, чтобы отказать. И где-то внутри я чувствовал определенное удовлетворение, забирая то, что, как я знал, по праву принадлежало Шейну. Я отдал ему всю свою жизнь, сделал все, чтобы он никогда не страдал так, как пришлось мне. Я заслужил право опередить его в том, что касалось Ванессы. Иисус. Он был моим братом, а я предал его — даже, если он об этом не знал. И я даже не подумал о ней. Могли ли мои слабые чувства быть достаточными для нее в долгосрочной перспективе? Конечно, нет. Я постоянно пребывал в состоянии холодной отстраненности, и только Кира смогла вернуть меня обратно своим теплом и жизнерадостностью. Мы с Ванессой никогда бы не сделали друг друга счастливыми. Я говорил себе, что мне никогда не нужно было открывать ей свои секреты, потому что она знала о моей семье, но правда заключалась в том, что я не хотел этого. Никогда не хотел делиться с ней всем собой, и поэтому никогда не делился. А если я и любил ее, то только как… друга.

Она сказала мне, что хочет сохранить себя для брака, и после всех женщин, с которыми я уже был, когда мы начали встречаться, это казалось правильным. Что я должен ждать свою жену. Скорее всего, она берегла себя для Шейна больше, чем для брака, независимо от того, понимала она это в то время или нет. Но теперь… слава Богу, что я никогда не занимался любовью с женой брата. То, что мы делали, вдруг показалось мне кровосмесительным и на сто процентов непривлекательным.

Я попал в тюрьму, а они каким-то образом нашли дорогу друг к другу. И все, что я чувствовал, это пустое чувство предательства. В основном я скорбел о потере одного из немногих людей, который всегда был на моей стороне: моего младшего брата. С тех пор я вообще не позволял себе чувствовать. А потом появилась Кира, которая всколыхнула во мне все эмоции и заставила меня признать потребности, которые я хранил внутри себя. Она держала меня в таком постоянном состоянии предвкушения, что я почти забыл, как сохранять безразличие. И как только я снова начинал возводить холодные стены внутри себя, она растапливала их своим теплом и жизненной силой. Каждый. Раз.

Кира, которая никогда не делала ничего наполовину.

Кира, которая страдала столько же или даже больше, чем я.

И вдруг я почувствовал себя еще меньше, потому что так ясно увидел, что, несмотря на сходство наших историй, несмотря на то, что ее жестоко обидели, Кира решила смотреть на мир с надеждой, оптимизмом и добротой, близкой к ошеломляющей. А я? Я замкнулся в себе и окружил себя холодностью, сосредоточившись только на своих эгоистичных желаниях. В отличие от моей жены, я был трусом.