Клятва брачной ночи

– Ты была так занята, – нарочито легко ответила Елизавета. – Путешествовала все эти полгода, не так ли? Последние дни свободы перед тем, как выйти замуж? – Она старалась не хмуриться, хотя внутри все кипело от злости. – Надеюсь, ты довольна собой. Ты должна знать, твой нареченный заставит тебя рожать детей. Как можно больше детей и как можно быстрее, чтобы обеспечить преемственность власти. Это будет твоей прямой обязанностью.

– Здесь нет преемственности в классическом понимании, – ответила Амая, вдруг вспомнив, что они не предохранялись все это время. Почему они не думали о контрацепции? Амая была уверена, что Кавиан-то как раз думал об этом. Она растерянно посмотрела на мать.

– Любой мужчина хочет, чтобы его сын управлял миром, Амая. Особенно тот, кто уже обладает властью. – Елизавета улыбнулась, отчего у Амаи пробежала дрожь по спине. Неужели ее мать всегда была такой гадкой? Или это ее реакция на мир, в который она вернулась и которого она так тщательно избегала? – Ты еще так молода. Уверена, что готова быть матерью?

– Ты родила, когда тебе было девятнадцать.

– У меня не было твоей защиты. Я не представляю, как ты останешься здесь после тех преимуществ и возможностей, которые я давала тебе все эти годы. У меня не было иного выбора, я могла выйти только за твоего отца, который явился словно из сказки, чтобы увезти меня с собой. У тебя же есть выбор. Неужели ты ничему не научилась?

Амая ощутила, как вокруг ее шеи стягивается петля. Не важно, что говорит ее мать. Это не должно так сильно ее задевать.

– Ты говорила, что была влюблена, – заметила Амая.

– Конечно, я так тебе сказала. Это звучало гораздо романтичнее, не так ли?

– В любом случае, – сухо ответила Амая, не веря в полное равнодушие матери, – в этом разговоре нет смысла. Мне двадцать три, а не девятнадцать. И что главное, я не беременна.

Мать гневно посмотрела на Амаю:

– Очень умно, Амая. Иначе ты будешь навеки привязана к нему.

– К счастью, это от него не зависит.

Елизавета только улыбнулась.

«Перестань пугаться ее, – твердила себе Амая. – Она не демон, а лишь несчастная женщина. Это ее боль говорит сейчас, а не сердце».

– Конечно нет, – промурлыкала Елизавета и наклонилась вперед, чтобы поставить чашечку на блюдце. – Я никогда не видела тебя в традиционном платье. Даже когда мы жили в Бакри.

Амая изобразила подобие улыбки:

– Я не в традиционном костюме, так как на мне нет вуали.

– Интересно, твои наряды будут еще более строгими? – Елизавета изящно пожала плечами. В этом движении читалась тревога и усталость одновременно, но при этом женщина выглядела весьма спокойно. – Ловкий фокус, если хочешь. Он заманивает тебя, притворяясь современным мужчиной, а затем…

– Мама. – Это было почти смешно. – В Кавиане нет ничего современного. Если он пытался меня заманить этим, то его попытка с треском провалилась.

Елизавета прошлась по маленькому дворику, наслаждаясь зеленью и буйством красок, как будто она ничего этого прежде не замечала.

– Какие милые комнаты.

– Гостевая часть, – нехотя пояснила Амая.

Елизавета улыбнулась, но ее взгляд оставался непроницаемым.

– Это официальное название гарема? Как странно.

Амая следила за тем, как мать провела пальцами с острыми, покрытыми красным лаком ногтями по лепесткам бугенвиллеи.

– Думаю, ты отлично знаешь, что в действительности эта часть предназначалась для гарема, – тихо ответила Амая. – Но у Кавиана нет гарема.

Елизавета взглянула на нее:

– Сейчас нет, ты имеешь в виду.

– Он держал гарем до нашей встречи, если ты на это намекаешь. – Амая с трудом сохраняла спокойствие. – Но он никогда и не притворялся монахом.

Елизавета повернулась к Амае.

– Он отказался от своих наложниц ради тебя? – спросила она с лукавой улыбкой, которая была ее самым сильным оружием. – Уверена, этого достаточно, чтобы сердце любой девушки запело.

Амая редко говорила с матерью в последние полгода. В газетах появлялось достаточно историй, после прочтения которых Елизавета в любом случае бы поняла: дочь сбежала из-под венца. А теперь она была рада, что так все произошло: не было никаких тайн, и Елизавета не знала ничего об их отношениях с Кавианом.

– Кавиан очень романтичен, – сказала Амая. – Он может этого не показывать тебе или остальным. Но у этого жесткого человека есть одно слабое место – это я.

Амая мечтала о том, чтобы это было правдой.

– Это он тебе сказал? – Глаза Елизаветы блеснули.

– Я бы не придала большого значения этому факту, если бы он сказал мне. – Амая почти улыбнулась. – Я научилась у тебя паре вещей: действия говорят громче слов. Не так ли ты всегда мне объясняла?

– А когда ты станешь большой и неповоротливой, вынашивая его ребенка, что будет почти постоянно, – сказала Елизавета, будто соглашаясь, – он отправится за удовольствием к другим женщинам, и ты должна это предвидеть. Так делают все мужчины. Всегда.

Амая встала, расправила юбки и высоко подняла голову. Ей уже давно не одиннадцать лет. И она не обязана выслушивать нравоучения.

– Мне жаль, что такой был твой опыт, мама, – тихо сказала она. – Но у меня все будет иначе.