Клятва

Но чудак-лорд расстроил все планы и племянника, и остальной семейки, взяв из приюта (ужас-ужас, какой конфуз!) мальчишку. И, хоть никакими правами наследования меня, конечно, не наделили, но племянник запережевал. И приехал в гости – ознакомиться с ситуацией поближе. Думаю, моя физиономия его не впечатлила, потому что он прямо за ужином принялся увещевать дядю, что поступил тот неумно, что я – готовый висельник, что меня подворотня ждёт-не дождётся, что у меня наследственность, короче, порченная, и если я лет через пять на плаху не угожу, то Небеса с бездной местами поменяются.

Его Сиятельство только вертел в руках бокал и улыбался. Я сражался с ножом и вилкой, пытаясь отколупать хоть кусочек мяса, и мне, честно говоря, было не до исходящего ядом белобрысенького лордёнка-племянника, пыжащегося и плюющегося от несдерживаемой ярости. Короче, всё было вполне пристойно, пока племянник не стал распускать руки. Со словами: «Дядя, ну гляньте же, вы кого в дом притащили?!», меня схватили за шею и сдавили так, что следы потом пару дней не держались.

А у меня в руках был нож, и лордёнку повезло, что он оказался нифига не наточен – столовый же, не кинжал из оружейной. Но крови было достаточно, и спешно вызванный врач матерился, спасая лордёнку руку. А я попробовал сбежать в последний раз, но, конечно, снова был схвачен, отведён в комнату, выпорот – впрочем, не сильнее, чем раньше.

А когда лордёнок через пару дней, уезжая, орал во дворе, что этого малолетнего убийцу (то бишь, меня) надо прямо здесь и сейчас повесить, лорд Джереми спокойно (как он умел – так, что кровь стынет от страха) сообщил ему, что завёл себе интересного зверёныша и расставаться со мной не собирается. А виконту Валите, то есть лордёнку, нужно запомнить урок от дядюшки и подумать о будущем здраво, без иллюзий.

Больше в гости к Его Светлости не ездил никто.

А меня продолжали учить – настойчиво, шаг за шагом крепко-накрепко вбивая аристократические манеры, правила и знания в голову, и конечно, совершенно не интересуясь моим мнением.

Кому, в конце конов, интересно мнение зверёныша?

Я и сам себя чувствовал щенком, которого учат разным забавным трюкам. Только всё равно не понимал, чего ради? Блажь лорда рано или поздно закончится – и что?

Но такие, как я, привыкли жить одним днём. И, пока меня вкусно и плотно кормили, одевали и давали спать в тепле, мне было весьма не плохо.

Глава 2. Принц

(Из записок Элизы Северянки)

Такие, как я, всегда одиноки. Даже, если нам везёт быть любимыми. Даже если у нас рождаются дети. С детьми ещё хуже – они уже рождаются не людьми, и мы-то знаем, какую судьбу им предстоит прожить. Так что лучше бы их вообще не было, наших детей.

«Люди боятся всего, что не понимают», - говорил мне Зак. Он вкусил человеческий страх в полной мере, и, сказать по правде, нёс его бремя лучше меня.

Зак говорил, что его тоже преследовали видения прошлого и настоящего. Я знаю, что он их записывал – возможно, ему становилось легче? Может, это поможет и мне? Может быть, перенесённые на бумагу, они перестанут возвращаться ко мне в кошмарах?

Мне просто страшно, ужасно одиноко, и я знаю, что ни с кем не могу поделиться этим безумием. Я научилась в полной мере владеть своей силой, но эти видения иссушают меня тяжелее, чем самое могущественное заклинание.

Вряд ли, конечно, бумага поможет. Но это лучше, чем лежать в кровати очередного любовника, погружённого мной в волшебный сон, и разговаривать сама с собой.

Кажется, я схожу с ума.

…Магианцы могут сколько угодно называть меня ледяной королевой и рассказывать сказки про то, что меня послали боги в им назидание. Но у меня была вполне обычная семья – по крайней мере, до пяти лет.

Я родилась в небольшой деревушке на севере Мальтии – в семье кузнеца. Мой отец, овдовев, пошёл против воли старейшин, взяв в жёны чужеземку. У меня было двое сводных старших сестёр и трое братьев. Я совершенно их не помню – мы вряд ли много общались. Они не любили мачеху, и меня не любили тоже. Впрочем, не помню, чтобы я вообще с кем-то общалась, кроме родителей – обычно я играла или у самого дома, или в любимом закутке за печкой, за что отец звал меня Сверчком.

Лицом я пошла в отца. От него у меня иссиня-чёрные волосы и яркие глаза. Разве что черты слишком тонкие – это от матери. У отца были грубее. Я помню его совсем мало – только лицо да удивительно мягкие губы, когда он сажал меня на колени и целовал в щёку перед сном. И прозвище – Сверчок. Да, и руки – у него они были большие и мозолистые. С тех пор к мозолям на руках у меня слабость.

Моя мать была с Востока. Как она оказалась на Севере, я понятия не имею. Возможно, на родине узнали, кто она такая, и потому ей пришлось бежать. За всю свою жизнь она ни разу не призвала ту силу, которой наделён наш род – даже перед смертью, даже когда моя жизнь была в опасности. Когда меня уводили, и она знала, куда и зачем – она не сделала ровным счётом ничего, чтобы это остановить.

За это я не могу простить её до сих пор.