Клятва

От своих подруг сердечных,
От соседей отреклась.
Наши огненные речи,
Лучшие, втоптала в грязь.
Даже мужа не простила,
Мужа трижды прокляла…

Что ж ты руки опустила,
Слов хороших не нашла?
Неужели ты не знала,
Что в колхоз уйдет один,
Он, поживший и бывалый,
Виды видевший Фомин?

Он ушел — хозяин слова,
Знавший грозные бои.
Он увел — с двора — гнедого
Под проклятия твои.

Неживая,
Как колода,
И бледна, как новина,
На глазах всего народа
Наземь грохнулась она.

А когда сгущаться стала
Вкруг нее, как ночь, молва,
На ветру она стояла
Ни жива и ни мертва.

Видели, как пыльный, черный,
В поле на кресте дорог
Дуб стоит, утратив корни,
Сохнущий, всему покорный,
В целом свете одинок?

Сумерки на крыши пали,
Лед карабкался речной.
Слезы, слезы закипали
У Марии Фоминой.
Что ж, Мария,
Плачь, Мария,
Может, выплачешься, плачь!

3

Что с тех пор прошло, товарищи,
Всего не рассказать.

Время, как всегда, летело.
Воды пенились, текли.
Холодело и теплело.
Вишни вяли и цвели.
Люди мерли и рождались,
Солнце делало свой круг.
Птицы с юга возвращались
И летели вновь на юг,
И гармонь вела страданье…
А Мария?

Мы пойдем
Через боль воспоминанья,
Мы оглянемся кругом.

В том году, в страдную пору,
Жить улиткой не смогла,
На колхозные просторы
К жницам, к пахарям пошла.
Плюнула на кривотолки
И взялась со всеми жать.

А что дальше было?
Только
Время может рассказать.

4

Так бывает в душном лете,
Послемайскою порой.
Ринется гроза на ветви —
Ветви никнут под грозой.
А гроза уйдет —
Поднимут
Головы, оттрепетав.
Выпрямятся —
И под ними
Только слезы глупых трав.
И живут с такою силой
Ненасытно, торопясь.

Так вот и с Марией было.
Так вот было и у нас.
Это может лишь присниться,
Если сердце заболит…

Август в трепетных зарницах
Над округою стоит.
Тучи ходят к нам с поклоном,
Просят счастия земли.
Пусть они темнеют — что нам! —
Пусть пройдут над летним звоном
В зное,
В мареве,
В пыли!
Так и мы идем — спокойно,
С непоклонной головой —
Нашей жизнью,
Нашей знойной,
Нашей грозной,
Грозовой!

Сентябрь, 1935

ИВАН АЛЕКСЕЕВИЧ