Клянусь, что исполню...

– Я понимаю.

– Мне приходится нелегко, – добавил Майкл. – Нелегко каждый день на работе встречаться с Питером, зная, как он поступил с тобой… и до сих пор поступает. – Глаза Майкла потемнели. – Я очень зол на него. Все время пытаюсь представить, что сказал бы на моем месте твой отец – или, если на то пошло, мой отец.

– Я рад, что они не дожили до такого позора, – проговорил Джим.

– Это уже кое-что, – заметил Майкл. – Хотя в твоем положении не так уж много.

– Да, – согласился Джим. – Совсем немного.

Как только Кэри поняла, что Джим не собирается на коленях звать ее обратно, она, с превеликим удовольствием, принялась тыкать его носом в грязь. Его брат куда лучше его во всех отношениях, с наслаждением заявляла она прямо в глаза Джиму, наслаждаясь вновь открывшейся возможностью наносить болезненные раны. Кэри казалась самой себе пикадором, доводя мужа до изнеможения острым копьем супружеской неверности и готовя почву для смертельного удара.

– Я хочу развода, – заявила она однажды в ноябре, в понедельник, как только последний из делопроизводителей, занятых в проекте, покинул зал заседаний. – И намереваюсь получить его на моих условиях.

– Вряд ли в твоем положении можно выдвигать условия, – возразил Джим.

– Еще как можно!

– Неужели? – устало поинтересовался Джим, собирая бумаги в папки.

Кэри поднялась из-за дальнего конца овального стола и пересела поближе к Джиму.

– Потому что с моральной точки зрения, – медленно и осторожно ответила она, разглаживая юбку нового розового костюма от Версаче, – кто же посмеет винить меня за то, что я ушла к другому.

Джим поднял глаза:

– Что ты несешь?

– Ну, стоит только людям узнать, что побудило меня уйти от мужа…

– И что же тебя побудило? – Джиму легко удавалось сохранять спокойный тон, потому что он и чувствует себя как усталая сиделка, которая успокаивает пациента с острым бредом. Сейчас Кэри, наверное, потребует, чтобы он оставил свой покровительственный тон. Может быть, подумалось Джиму, он и в самом деле относится к ней слишком снисходительно.

– Твоя собственная гнусная интрижка, – заявила Кэри.

– Моя интрижка?! – Потрясенный Джим чуть не выронил бумаги.

Она торжествующе улыбнулась:

– Разумеется.

– И с кем же, по-твоему, я тебе изменял?

– С кем же еще, как не с твоими двумя подружками. Джим оторопел.

– Думаешь, я не знала? – агрессивно спросила Кэри, глядя прямо на него огромными ясными голубыми глазами.

Несколько долгих минут Джим изумленно глядел на нее, потом расхохотался. Он откинулся в кресле, запрокинул голову и совершенно искренне покатился со смеху. Потом, насмеявшись, снова выпрямился и впился в ее лицо почерневшими от гнева глазами.

– Ты сошла с ума, – тихо произнес он.

– Ни в коем случае. – Кэри встала, вернулась обратно за дальний конец стола и собрала свои папки. – Для тебя будет куда лучше, если ты поймешь, что я в совершенно здравом рассудке. И если ты хоть одним словом возразишь против условий, на которых я потребую развода, если хоть в чем-то воспротивишься моим требованиям, я не только искупаю тебя в самом вонючем болоте, какое найду, но и вываляю вместе с тобой в грязи обеих твоих возлюбленных.

Она развернулась, быстро прошла к двери, распахнула ее и покинула зал заседаний, не удостоив Джима ни единым взглядом. Он потрясенно глядел ей вслед. Дверь за ней захлопнулась. В голове у Джима снова и снова звенели ее слова. За все свои тридцать лет он не слышал подобной чепухи, ничего более глупого, смехотворного. И возмутительного. Особенно когда это касалось Энни. Он еще мог допустить, что жена приревновала его к Оливии, красивой незамужней женщине, хотя, бог свидетель, между ними никогда ничего не было. Но Энни… как можно подумать такое о ней?! На самом деле Джим понимал, для Кэри это просто удачный способ добиться своих целей. В нем разгорался гнев, более жгучий, глубокий, куда более страшный, чем та ярость, которая охватила его, когда он узнал об измене жены.

– Как она смеет? – пробормотал он, не замечая, что говорит вслух. – Как она смеет? – Он крепко стиснул кулаки на подлокотниках кресла, остался сидеть, позволяя гневу подниматься все выше и выше, наполнять его, пожирать, даже в самом пылу ярости понимая, что, раз уж это неизбежно, лучше позволить ему разгореться в полную силу здесь, в кабинете, где его никто не увидит. Где нет соблазна выплеснуть злобу на мужчину и женщину, которых он с этой минуты возненавидел горячо и искренне, всей душой.

Постепенно гнев угас. Неизвестно сколько времени прошло, пока наконец Джим Ариас, точнее, его внешняя оболочка, упакованная в костюм от Гивза и Хоука, сумела обуздать бушевавший внутри взрыв ненависти.

– Хорошо, – еле слышно сказал он себе. – Держись, старина.

Он закрыл глаза, глубоко вздохнул, стараясь успокоиться, и снова открыл их. Раскаленная добела ярость отпылала, оставив в душе темную, бездонную пропасть презрения. И безмерную печаль. Кэри похитила самую лучшую, самую чистую часть его жизни, дружбу с Оливией и Энни, и теперь пыталась запятнать ее, вывалять в мерзейшей грязи.