Клевые

— Бабуль, зачем терзаешь? — встала перед лежанкой горестным стогом. И тут же на ее спину опустилась каталка.

— Слава Богу! Простила! — просияла Фроська. И полезла к бабке на печь, поговорить, послушать старую, как когда-то в детстве…

— Не от нужды нонче люд мается, от безбожья, от неверия, от грехов своих, — говорила старуха Фроське. — То давно было. Затужила я, когда твоя маманя испозорилась и в петлю полезла от срама. Я жизнь возненавидела. Ну кому она сдалась с дитем? В деревне девок пруд пруди. А ей куда деваться? Но и жаль. Своя! Горемычная! И вот так-то встала я перед иконой на колени, молилась весь день. А под вечер, как нынче с тобой, на лежанку легли вдвоем и уснули. Одолел меня сон. И вижу, что забрела я в какое-то место, где никогда не бывала. Вокруг горы высокие, а я сама не пойму, где оказалась. Навроде песок под ногами, кустишки мелкие, колючие. Едва огляделась, вижу свет столбом стоит. Я переполохалась, приметила, что этот столб ко мне двигается. Упала на землю со страха, поняла, что перед Господом нахожусь. Голову поднять жутко и начала молиться. Тут слышу голос, повелевший встать. Я поднялась. Вижу лестница. Пороги. От самой земли вверх идут. И мне приказывают подняться по тем ступеням. Я стала подниматься. Порогов пять одолела, да вдруг приметила, что лестница эта, по какой иду, ни на чем не держится. Нет у ней опоры. И стало страшно подниматься выше, а что, как упаду? Ведь расшибусь! Только подумала, впрямь упала на песок. И слышу голос: "Такова вера твоя!" Не могла я спать дольше. Тут же всполошилась. И поняла: Господь велел мне подняться вверх по ступеням. А я усомнилась в силе его. За то и поплатилась. Так оно завсегда было! Считаем, что от нас судьба зависит, мы ее, как коня в узде, держим. Ан нет. Все от Бога! Наши лишь грехи! От них страдаем. Взбудила я маманьку твою, повелела родить дитя. И она послушалась. Ох, и натерпелись мы с ней пересудов, пока она на сносях ходила. А как ты народилась, все умолкли. Говорить стало не об чем. Сама показала, кто отец! Не беда, что родила! Горе было б, если вздумали б сгубить тебя! И вишь, Бог увидел! Мамка взамуж вышла. А и ты взросла! Когда к Господу человек сердце поворотит, помощь получит. Я после того сна со сту

пенями все боюсь оступиться. И тебе сказываю к Богу обратиться за помощью. Он всех видит!

— Бабуль! А почему тятьку не наказал Господь? Признать ему пришлось меня поневоле. Но отцом так и не стал.

— Погоди, внученька! Его горе завсегда караулит! Ить жена бесплодной оказалась у него! Ну, нынче радуются, мол, забот нет! Только ты не верь в этот смех сквозь слезы. Ить и они знают, что будет с ними, когда придет старость? Она за все спросит с каждого. Рад будет воротить прошлое, да не в силах. И твое сердце к нему не повернется, не признает родителя. Запоздал он… Упустил.

— Бабуль! А ведь я Семку по молодости любила крепко! — созналась Фроська.

— Знаю про то!

— Как? Откуда? — удивилась баба.

— Видела, как в окно его выглядывала. Щеки маками цвели! Да не твой он! Не стать Семке твоим суженым.

— А почем знала?

— Кобель он завзятый! Все сеновалы извалял с бабами, девками. Нет в нем сурьезности! Такого и в постели каталкой надо гладить.

— Бабуль, а как думаешь, Егорка, ну тот, что в Москве, у кого я на постое живу, женится на мне?

— Не рви душу впустую! Без нужды ты ему! В няньках может и держал бы! Но что за жизнь у тебя будет без любви и тепла? Он не полюбит. А чуть что, в попреках утопит. Слабые — все злопамятные.

— Выходит, не повезло опять? — загрустила Фроська.