Клевета

Она задрожала, и вновь заскрипели бумаги, придавленные бедрами. Гая, казалось, нимало не беспокоило состояние документов. Он вновь обмакнул перо в воду и начал сосредоточенно обводить контуры ее лица, уха, обрисовал пером линию соединения полуоткрывшихся полных губ, затем опустился вниз — по изгибу стройной шеи, воспроизводя форму ключицы и линию плеча.

Она по-прежнему сидела на краю стола, только кожа ее покрылась мурашками, когда он вновь обмакнул перо и тоненькая влажная линия проложила дорогу к ее грудям, сделала круги вокруг потемневших из-за беременности сосков — и от этого мягкого прикосновения по коже вновь побежали мурашки. Гай взял в одну руку зрелую тяжесть ее груди, выписывая строки наслаждения на нежно-белой в голубоватых прожилках чаше, лежащей в его ладони. Дыхание Магдален участилось, и пламя возбуждения разрумянило щеки, а Гай взял ее руку, чертил круги на ее ладошках, затем — на ногтях пальцев, и тело ее замерло в предвкушении дальнейшего, истомленное этой мучительной, доводящей до транса прелюдией.

Перо записало свое послание в глубокой расщелине ее грудей, мягко покалывая, пробежалось по ребрам, опущенной частью погладило припухлость ее живота, заставив Магдален испустить еле слышный стон. Мышцы ее напряглись, ноги шевельнулись, бедра приоткрылись в жадном ожидании.

Она хотела лечь на спину, открыв всю себя блаженству этой игры, но жаркая и твердая рука Гая легла ей на талию, удерживая ее в вертикальном положении. Перо еще раз погрузилось в воду, и острым его концом Гай наконец проложил дорогу к бедрам, все ближе приближаясь к темному руну, за которым пряталась ее влажная, горячая сердцевина. Тихий стон исторгся из ее груди, и всем своим открытым телом она двинулась навстречу перу. Она уже не владела собой: стремясь упасть на спину, раскрытая смене ощущений, которые вызывало у нее щекочущее покалывание и поглаживание пушистого пера.

Только теперь Гай снял руку с ее талии и дал ей опрокинуться, и она лежала перед ним на столе в полузабытьи, еле слыша, как скрипят и хрустят под нею бумаги. Каждой клеточкой тела, каждым окончанием нерва она вознеслась к той точке, где наслаждение граничит с мукой. Перо скользнуло между широко раскрытых бедер, и она уже не разбирала ничего, закружившись в диком и неудержимом водовороте блаженства… Потом она медленно пришла в себя, понемногу начала различать блеск свечей на камине и заново распознавала границы тела, пресыщенного удовольствием и неспособного к какому-либо движению.

Мягко, предельно мягко, словно боясь вывести Магдален из летаргического состояния, Гай поднял ее со стола и перенес на кровать. Там он уложил ее и накрыл стеганым одеялом.

— А ты?… — прошептала было она, но он остановил ее, зажав рот своими губами.

— Я получил удовольствие и больше этой ночью не стану тревожить тебя. После такого тебе следует отдохнуть.

Если бы Магдален могла, она бы начала протестовать, но тело и ум совершенно обессилели и слова не желали идти наружу. По правде говоря, она не горевала от того, что должна была остаться в одиночестве вместе со своей ленивой истомой. Глаза ее сомкнулись.

Гай стоял у кровати, глядя на нее. Он улыбался, но в глазах его пряталась тень. Тень от мыслей о том, что впереди их ждет боль разлуки. Как долго Джон Гонтский намерен выжидать, прежде чем объявит о вдовстве дочери? А если это и произойдет, едва ли Гаю де Жерве следует рассчитывать на такой приз, как дочь Ланкастера и наследница владений де Брессов. Он уже получил благодаря своему сеньору одну жену, а в приданое — богатство и силу. И теперь Гай не представлял прежней ценности для хозяина, ему нечего было предложить, кроме того, что уже было.

Задернув полог, чтобы свет свечей не мешал ее сну, он вернулся к столу и расправил смятые бумаги, вдыхая запах Магдален, ощущая пальцами тепло от ее тела. Все эти эмоции не располагали к работе, но он пододвинул поближе подсвечник и уселся за стол.

Магдален проснулась с чувством, что должно произойти что-то замечательное. Такое с ней было раз или два в детстве, но сейчас она не могла найти сколь-нибудь разумного объяснения своему настроению. Ей понадобилось несколько секунд, прежде чем она вспомнила: сегодня уезжает Шарль д'Ориак. Душа ее взлетела к небесам, словно она сбросила гору с плеч. Она и Гай должны наконец вновь остаться одни.

Гай спал рядом беспробудным сном, и по оплывшим свечам и все еще тлеющему камину она определила, что он работал всю ночь. Тело ее млело при воспоминании о том, какой чувственный пир он вчера устроил для нее, прежде чем она так эгоистично заснула и оставила Гая в компании с его бумагами.