Клетка для буйных. Программируемый мальчик

Комната нехилая была, как все в этом доме. Описывать не стоит, и так ясно.

Мужчина показал на зажженный торшер, распорядился:

— Погаси-ка! — И скверно захихикал.

«Совсем зажрался, гад!» — понял Токарев. Не стал он пререкаться. Быстренько настроился, держась рукой за горящий нос, и вмазал очередью. Кстати, обстановка способствовала: клетки отчетливо были видны, причем связывались между собой бесчисленными нитями. Интересная комната, он раньше ни у кого такую не видел. Будто паутиной затянута… Попал в торшер, как этот седой «паучок» и просил, а заодно — по музыкальному комплексу, по электрокамину, по какому-то ящику над диваном, от которого особенно много нитей тянулось, и по всяким мелким приборчикам, запрятанным в шторах, в дверях. Лампочка, конечно, вспыхнула и взорвалась. Тюнер в музыкальном комплексе, который что-то нежно напевал, выдал прощальный хрип и стал трещать, что твой сверчок. Электрокамин ухнул разрядом. А дальше началось то, чего Токарев никак не ожидал. Лопасти вентилятора, по которому он и не бил вихрем, бешено раскрутившись, слетели с оси и, пропоров обшивку, воткнулись в кресло. Шторы со зловещим шуршанием начали подниматься и опускаться, будто занавес в театре. Дверь так вообще взбесилась — тихонько откроется и ка-ак шарахнет, даже штукатурка сыплется. Приоткроется и снова — шарах! Вдруг включился телевизор, по экрану заскакал вертлявый Леонтьев, который почему-то уныло пищал голосом Капицы: «Да-да, это я тоже знаю». Потом вместо одной программы телевизор выдал две одновременно, показав верхнюю половину известного ученого (голову, галстук, пиджак) и нижнюю половину неутомимого певца, обтянутую белыми рейтузами. От этой лавины ужасов Саша даже сам испугался, не говоря о Николае Степановиче, который давно перестал смеяться и метался, выдергивая штепсели из розеток. Комната словно рехнулась. Уж на что диван существо мирное, так и то поехал, раскладываясь в длину. Николай Степанович как раз пробегал мимо. Рухнул, ударенный по ногам, и был накрыт диваном до пояса.

А потом вовсе началась катастрофа. Откуда-то из-за стены послышался нарастающий шум туалетного бачка. Николай Степанович выкарабкался, проковылял в угол, прихрамывая, и рванул на себя книжный шкафчик. Оказалось, это замаскированная дверь в туалет. Оттуда стремительным ручейком потекла вода, заливая постеленный на полу ковер. Тут наконец Николая Степановича прорвало. Он взвыл:

— Грицко, ты где, подлец!

Ко всем этим звукам добавилось идущее отовсюду гудение, плавно переходящее в рев, и он принялся лихорадочно озираться, выкрикивая: «Водопровод! Или канализация?» Словно в ответ, с лестницы, ведущей в прихожую, донеслось сочное шлепанье босых ног. Женский голос нетерпеливо позвал: «Коленька! В ванной что-то со смесителем, кипяток хлещет, а у меня лицо в мыле, ничего не вижу!» Николай Степанович посмотрел на Токарева вытаращенными глазами, просипел:

— Кисонька, я здесь! — И выбежал вон. Хлумов шепотом скомандовал из прихожей:

— Токарев, быстро уходим!

Следом раздались тяжелые шаги хозяйского «Грицка».

— Несу, несу…

— Осторожно, дядя Гриша, там дверь, — предупредил Хлумов. Но было поздно. Квадратный мужчина уже заходил в комнату, держа в руках поднос.

— А вот и кофеек, Николай Степанович.

В этот момент взбесившаяся дверь захлопнулась. Когда она открылась, дядя Гриша лежал на полу прихожей, ворочаясь, как жирный червяк. Кофейная жижа расползалась у него по фартуку. Кроме того, судя по его заляпанному лицу, на подносе были еще и сливки. Саша перепрыгнул через тело, схватил Хлумова за рукав и потащил за собой. Выскочив за ворота, они на всякий случай пробежали метров сто. Когда перешли на шаг, Хлумов сказал:

— За валютой завтра зайду, пусть придут в себя. Ущерб подсчитают…

16

…Ущерб я нанес, наверное, многотысячный. Может, эта дача после нас вообще взорвалась, не знаю. Я бы на месте Хлумова побоялся туда второй раз соваться. Главное, я ведь ничего особенного не сделал — ну, вытряхнул три-четыре вещи из их родных клеток, подумаешь! На этом бы дело и кончилось, если бы квартира была обычной. Я, дурак, не понял, насколько там все друг с другом связано, хотя паутину-то сразу приметил. Пока мы ехали в метро обратно, Хлумов разъяснил мне некоторые моменты. Оказывается, дом был насквозь автоматизирован и механизирован. Помимо нормальной бытовой техники, там имелась тьма хитрых приспособлений, которые открывали двери, поднимали шторы, даже у бачка был электропривод. Мало того: все эти хреновины связывались электрическими цепями через пульт управления. А пульт управления — как раз тот ящичек над диваном, который я сразу подбил, не разобравшись, что там такое. Короче, в квартире гнездилась мощнейшая Система. Николая Степановича она давно запрягла и с его помощью совершенно срослась, стала чем-то вроде организма. А у организма, как известно, оторвешь голову — остальное само развалится. Хлумов назвал это цепной реакцией. И еще пару иностранных терминов употребил, у меня их язык не произносит. Нахватался у своего господина Зенкуцу…