Клетка для буйных. Программируемый мальчик

— Видеомагнитофон тоже стерео?

— Ты что, лопух? — сказал я ему. — Сам ты стерео! Кассетник и проигрыватель — стерео, тебе мало, да?

Потом Алекс вспомнил, что его ребята ждут: он дурака свалял, обещал за наш дом в футбол играть. Пыль на пустыре гонять. Меня с собой звал, но я не пошел. Неохота. Тут Алекс впервые позавидовал: мол, имей он «видик» — ему тоже было бы неохота и я бы точно так же напрашивался к нему в гости.

У дверей он вдруг вспомнил:

— Слушай, я же хотел «НФ» взять!

Странная штука. Как и утром, я не смог отодвинуть стекло полки, на которой лежал сборник. И Алекс не смог. Но дело не в этом. Оказалось, что заклинило стекла на всех полках книжного шкафа и ни одну книгу не вытащить. Алекс огорчился, я — не очень. Все равно я фантастику из шкафа прочитал. К тому же у меня теперь такие фантастические мультфильмы, что и читать не надо. Смотри себе — и думать не о чем.

У меня такие неприятности, а им всем плевать. Будто сговорились, честное слово! Шли это мы после школы домой впятером. И выяснилось, что Петя Жаров не такой уж балбес. Недаром, оказывается, он помощь в борьбе с Душманом предложил. День рождения, говорит, завтра (то есть уже сегодня). И этак по-простецки спрашивает при всех: «Не одолжишь ли магнитофончик на вечерок?» И такую рожу деревянную состроил, будто ничего особенного тут нет. Не смог я отвертеться. Главное — не старье попросил, а новый, из системы!

После школы ребята предлагали мне космических пришельцев искать: кто-то на помойке странный след нашел. Девчонки звали в кружок бального танца: им, видишь ли, партнеров не хватает. И Алекс не вовремя вспомнил про рацию. Конечно, мы давно мечтали ее сделать, детали копили, представляли, как переговариваться будем по ночам. Раньше, может быть, все эти варианты меня и увлекли бы. Но сейчас нет никакого настроения глупостями заниматься. Алекс меня понял. «Какая рация, — засмеялся, — если я твоих мультфильмов не видел». Еще Марина подколола — поинтересовалась, почему я психическую силу не применил против Душмана. А я и забыл уже, что там ей наплел утром. Кое-как отбрыкался. Она, кстати, домой убежала и меня звала, обещала накормить. Но я отказался: надоели ее шуточки. И Ленка почему-то слиняла в музыкальную школу, хотя очень напрашивалась в гости. А Петьку за его наглость я просто отшил. Такие воспоминания…

После Алекса явилась Марина. И прямо с порога:

— Саша, ты про уроки не забыл?

— Какие уроки! — возмущаюсь. — Ничего не задано!

— Я и говорю — забыл.

Она прошла в комнату и спокойно объяснила:

— У нас завтра литература и рисование. А на лето задали сочинение и рисунок, помнишь?

Я что-то смутно помнил. Марина продолжила:

— Сочинение на тему «Моя мечта о прекрасном». А нарисовать задали то, что любишь, что сам захочешь. — Она улыбнулась. — Между прочим, Санечка, нам на двоих нужно по два экземпляра.

Приучил на свою голову! Но заняться действительно пора.

И мы занялись. Вернее, только начали, потому что дальше дело не пошло. Обнаружилось множество подлых мелочей, вредящих работе. Не горела настольная лампа, с надсадным скрипом выдвигались ящики письменного стола, впустую корябали бумагу все ручки. Привычные, полностью «мои» вещи стали чужими, какими-то неживыми. Это во-первых. А во-вторых, когда Марина снабдила меня собственной ручкой и тетрадкой, я сел в лужу. За десять минут напряженного труда и тяжких вздохов сочинил всего одну фразу: «Зачем мечтать о прекрасном, прекрасное надо иметь». Больше ничего в голову не лезло. Хотелось включить музыку… И я не выдержал. Я встал и врубил «Морды тонки». При этом мысленно сострил: «Мой прекрасный магнитофон — это мечта. Для всех в нашем классе, кроме меня».

Марина сидела в большой комнате, смотрела мультики. Услышав музыку, вошла ко мне. Заглянула в тетрадку и расстроилась:

— Ты чего, Саша? Раньше сочинения пек, как я блины…

Я слегка разозлился:

— Мне мечтать не надо. У меня все есть.

Марина не поняла, тогда я пояснил:

— У кого ничего нет, пусть тот и мечтает о прекрасном, — и крутанул громкость.

Когда я перестал баловаться со звуком, Марина разочарованно сказала:

— Ладно, лирик. Сама напишу.

Она демонстративно выдрала страницу с моей гениальной фразой. Затем добавила:

— Рисовать-то ты, надеюсь, не разучился?

Я немножко обиделся и молча достал краски, преодолев упорное сопротивление ящика письменного стола. Я рисую гуашью. Но выяснилось, что краска засохла вчистую! Во всех баночках! Мне стало чуть-чуть не по себе. Что в доме творится?

— Рисование отменяется, — объявил я и показал Марине краски.

Она не скрывала, что окончательно разочаровалась во мне.

— Пора идти, — нудным голосом сообщила она. — Надо уроки делать.

— Скучно станет мечтать — спускайся, — сказал я напоследок. — У меня уйма прекрасного.