Перед невидимой угрозой со стороны восточных красавиц (или дурнушек?!) ряды римских матрон сомкнулись. Женщины готовы были даже забыть свои собственные разногласия и нелюбовь, только бы оградить благородных патрициев, своих мужей, от дурного влияния прибывшей египетской царицы.
Общее мнение снова высказала Теренция, просто она решалась говорить вслух то, что остальные только думали.
– Для начала не мешало бы познакомиться с египтянкой. Чтобы врага успешно бить, его нужно хорошо знать.
Согласились все. Оставалось придумать, как это сделать.
– Сервилия, египтянка наверняка будет устраивать приемы, на которые уж менято точно не позовут! Да и Клавдию вон вряд ли. Но ты должна там побывать обязательно. Кроме того, ты опытная и сразу разглядишь, как можно отвадить египетскую дурочку от садов Яникула!
Клеопатра даже не подозревала, что римские матроны так активно взялись за ее отваживание… Она была счастлива тем, что увидела Цезаря, столь триумфально въехала в Рим, что у нее прекрасный сынишка, что она молода и здорова, что жизнь просто хороша…
К приезду Клеопатры вилла Цезаря была приведена в соответствие с ее вкусами, недаром еще летом туда прибыло столько слуг во главе с чади и архитектором. Теперь на Яникуле все напоминало Брухейон.
Царица ходила по помещениям, разглядывала атриум, триклиний, спальни, кивая в знак удовлетворения головой. Особенно ей понравилась собственная спальня, триклиний и малый атриум. Все было бы хорошо, не будь так холодно. Чтобы не заливало дождем, крышу атриума пришлось закрыть кожей, поэтому в самом помещении горело множество светильников, было светло, но душно.
Клеопатра, вспомнив, как мучилась во время предыдущего пребывания в Риме именно изза нехватки света и свежего воздуха, проворчала:
– И это только осень, что будет зимой…
Цезарь приехал к вечеру, но явно намереваясь остаться на ночь. Клеопатру это обрадовало, Хармиону нет. Она уже почувствовала, что царице будет очень трудно в Риме, не зря же Цезарь поселил ее так далеко за Городом.
Не дело слуг, даже очень близких, вмешиваться в отношения хозяйки с кем бы то ни было, Хармиона молчала.
Цезарь улучил момент и чуть приобнял служанку, шепнув на ухо:
– Ты мне расскажешь все про Клеопатру. Как она жила, пока меня не было рядом?
Хармиона почувствовала, как ее охватил ужас. Рассказывать Цезарю о том приговоренном, который побывал на ложе у царицы?! Но и не рассказать нельзя…
А еще Хармиона почувствовала чтото необычное, так ее никто никогда не обнимал. Вопреки убеждению Клеопатры в том, что служанка девственница, она таковой не была. И Хармиона познала в свое время любовь и страсть, но уже давнымдавно об этом позабыла. Все же, почувствовав на своей талии руку Цезаря, она мгновенно поняла, что лучшего любовника Клеопатре не найти! В его мимолетном движении были и сила, и ласка, и уверенность в себе, и даже бережность. О таком мужчине можно только мечтать.
Клеопатра, также улучив момент, прижалась к Цезарю, заглядывая в глаза:
– Я соскучилась.
Тот оглядываться не стал, притянул любовницу к себе и, пробормотав: «Я тоже», – приник к ее губам. Поцелуй был долгим и страстным. Безумное желание зажгло обоих, но все испортил Птолемей. Он пришел к супруге поинтересоваться, пойдут ли они смотреть гладиаторские бои!
Услышав его голос, Цезарь отпустил любовницу. Та с сожалением облизала губы, вздохнула, как бы говоря: «Сам мне его навязал!».
Пришлось терпеть до конца ужина. Зато потом они спешили в спальню царицы так, словно был пожар. Хотя так и было, их обоих без остатка поглотило пламя страсти! Едва опустив кожаный занавес, отделявший спальню от атриума, любовники принялись срывать друг с дружки одежду. На пол полетели туники и набедренные повязки, волосы Клеопатры мигом растрепались, а простыни смялись. Казалось, они торопились наверстать упущенное за время разлуки.
И снова Цезарь забыл обо всем: о времени, о жене, о Риме с его проблемами… Была только эта горящая любовным пламенем женщина, ее объятия, ее ставшие темными в полумраке ночи глаза… Голос страсти заставил умолкнуть голос разума, роскошная вилла предоставила любовникам все: широкое ложе, ванну, вкусную еду, защиту от чужих глаз.
Но утром, уже собираясь в Рим, Цезарь все же решил коечто прояснить. Он мог бы и не спрашивать о поведении хозяйки Хармиону, нашлись услужливые языки, рассказавшие диктатору немало любопытного.
Жестом показав, чтобы рабыня, причесывавшая царицу, вышла вон, Цезарь подошел к Клеопатре, поднял ее голову за подбородок:
– А нука, расскажи, что это за история с платой жизнью за одну ночь с тобой?
Клеопатра освободилась от его руки, отвернулась:
– Уже и до тебя дошли сплетни…
– Клеопатра…
– Я же не спрашиваю, почему, едва выйдя из моей спальни, ты бросился в объятия Эвнои!
– Ты хочешь, чтобы я признал Цезариона своим сыном?
Ее глаза впились в его лицо.
– Да.
– Тогда рассказывай честно, к чему потребовалось брать такую плату с бедолаг?
Несколько мгновений Клеопатра мрачно молчала, потом губы дрогнули:
– Да не было никаких бедолаг.
– Только не ври, дыма без огня не бывает.